Адъютант императрицы

– Вот здесь, в этом каземате, – сказал он, – находится твердая точка дивного рычага; посредством его смелая и ловкая рука может разрушить власть той самой Екатерины, пред которой трепещет и которой боится весь мир. Будет ли достаточно сильна и тверда моя рука, которую я кладу теперь на этот ужасный рычаг? После первого давления на него уже не может быть возврата; я должен победить или погибнуть. Отступление еще возможно для меня, в тени убогой обстановки без любви и привета я могу еще обеспечить себе безопасность… И это вместо того, чтобы поставить на карту жизнь, добиться высшего счастья, любви, власти и почестей… Нет, нет, нет, прочь всякое колебание и малодушие! В тысячу раз охотнее я паду под огнем молнии, в смелой борьбе, чем пропадать в презренной нищете. Мне они отказали в моем праве, пусть же попробуют сохранить за собою добытый предательством трон. В этот миг решаются моя судьба и судьба России. Вперед! Смелым Бог владеет! Ни одного боязливого взгляда назад!

Твердыми шагами Мирович приблизился к боковой двери и переступил порог соседней комнаты.

Странное зрелище представилось ему здесь. Стены довольно большой комнаты были окрашены простой белой краской, как и помещение для караула. Окна, кроме наружных решеток, были защищены еще изнутри толстыми железными прутьями, и стекла рам были покрыты белой масляною краской, так что из дворика падал сюда значительно умеренный свет и всякое сообщение с внешним миром, даже знаками, было невозможно. Пол был покрыт простыми дубовыми досками и большая синяя изразцовая печь служила для отопления зимою. Странным противоречием этой наружной простоте комнаты являлась огромная кровать из резного дуба с богатой золотой инкрустацией; тяжелые пурпурового цвета шелковый занавеси свешивались с балдахина и горы подушек покрывали это великолепное и пышное ложе; на столе возле кровати стоял серебряный умывальный прибор. У стены находился большой дубовый шкаф, через открытую дверцу которого было видно много роскошного платья, расшитого золотом и серебром; боковая дверь за этим шкафом вела во вторую, более темную и более низкую комнату.

Посреди комнаты стоял большой покрытый пурпурным бархатом стол и возле него в позолоченном кресле сидел несчастный царственный узник; против него расположился сержант Вячеслав Михайлович Полозков, которого императрица Елизавета Петровна назначила ему компаньоном, вместе с тем строго-настрого приказав коменданту не допускать того, чтобы узник покидал крепость и водил с кем-либо знакомство. Огромная, высокая, футов шести фигура несчастного, лишенного еще в колыбели престола, Иоанна Антоновича казалась еще более могучей, благодаря полноте, которую приняли его члены в зрелом возрасте. На нем были кафтан старинного русского покроя из пурпурового шелка, отороченный соболем и украшенный золотыми шнурками, сапоги из желтой кожи и пурпуровая меховая шапочка, из-под которой ниспадали темно-русые локоны; густая курчавая круглая борода обрамляла красивое, благородное лицо Иоанна Антоновича и над большими темно-голубыми глазами изгибался широкий чистый лоб. Несчастный узник представлял бы собою идеал мужской красоты, если бы не излишняя краснота его лица и не выражение необузданной дикости, которая по временам искажала его черты.

Сержант Вячеслав Полозков был лет восьмидесяти; его борода и редкие волосы побелели как снег, его обветрившееся, морщинистое лицо казалось как бы высеченным из камня, его спина сгорбилась, но юношески огонь еще блистал из его глаз под нависшими, кустившимися седыми бровями.

– Ты проиграл, Вячеслав Михайлович! – радостно воскликнул Иоанн Антонович. – Вот твоя последняя шашка, я беру ее и конец тебе; моя армия победила на всех пунктах, как когда-то побеждала шведов и турок армия великого императора Петра, как ты мне рассказывал об этом. О, почему, – жалобно я вместе с тем грозно произнес он, – моя армия состоит тут только из этих маленьких деревяшек, тогда как Господь предназначал меня вести в битву храбрые войска? Почему…

Он запнулся и испуганно вздрогнул, так как в этот миг поднял свой взор и увидел на пороге своей комнаты Мировича.

– О, если бы все народы России могли видеть его таким, – сказал взволнованный офицер, – разве они не подумали бы, что снова снизошел дух великого царя, чтобы покарать обман? Разве хотя кто-нибудь осмелился бы отказать ему в повиновении? Разве они не столпились бы ликуя вокруг него и не повергли бы единым духом в прах власть этой иноземки? – Затем он подошел к Иоанну Антоновичу, опустился пред ним на колена, поцеловал опушку его кафтана и воскликнул: – благоговейно приветствую моего высокого повелителя Иоанна Антоновича, истинного царя всех русских!.. Да сохранит Господь вас в борьбе с врагами вашей страны!

Иоанн Антонович испуганно откинулся в кресле; казалось, что приближение офицера и это необычное его приветствие он принял за нападение. Как бы обороняясь, он протянул вперед руку, в то время как другой схватил шашечную доску, словно намереваясь использовать ее в качестве оружия.