Адъютант императрицы

— Он хочет иметь письменный приказ, — проговорил Орлов, мрачно глядя ему вслед. — У кого в голове всплывают такие мысли, тот опасен, опасен также потому, что много видит и знает. Он выдал себя, заговорив об Аделине; у него было намерение сохранить это письмо как доказательство. Отчего человечество не придумало машин, которые осуществляли бы наши мысли и которые мы могли бы разбивать, когда в них нет надобности? Почему должны мы пользоваться услугами людей, у которых свои мысли и глаза? Но разве трудно разбить и такую машину, хотя она и состоит из плоти и крови? Человек, который знает слишком много, опаснее пороховой мины: мы хотим овладеть им, он же овладевает нами; этого не должно быть, нет, нет!.. Я позабочусь о том, — прибавил он с холодной усмешкой, — чтобы навязчивое любопытство этих человеческих машин не было опасно, чтобы эти пороховые мины не взрывались под ногами.

Настал вечер; Орлов оделся для бала у императрицы, и в то время как он в сопровождении слуг и свиты ехал к Зимнему дворцу в экипаже, запряженном новыми лошадьми, подаренными ему Фирулькиным и возбуждавшими зависть и восторг, Ушаков сел верхом на свою лошадь, и отправился в Шлиссельбург.

Оба человека, наблюдавшие за ним до последних домов предместья, повернули обратно, и каждый своей дорогой пошел в город.

Дорогой Ушаков вспоминал свой разговор с Орловым.

«В его взглядах таилось коварство, — думал он. — И кто поручится мне, что он не погубит меня, когда достигнет своей цели, которой я все еще ясно не понимаю. Действительно ли хочет он возвести на престол Иоанна Антоновича? Всем известно, что он потерял расположение императрицы, которая всю свою любовь перенесла на Потемкина. Он свергнул с престола Петра Федоровича; не думает ли он свергнуть теперь Екатерину, так как боится, что не будет больше пользоваться той неограниченной властью, которая одна питала его непомерное честолюбие? Если ему это удастся, то он припишет себе заслугу этого дела, а если не удастся, то погубит заговорщиков и явится спасителем трона. Кто может раскрыть пути этого коварного ума? Было бы ужасно, если бы я предал Мировича, который так слепо доверял мне, к которому я не перестаю чувствовать сострадание и который вместе с тем погубил себя в вырытой мною же яме. Но если намерения Орлова таковы, то для меня нет спасения. Я стою как бы на узкой перекладине, положенной через стремительный поток. С другого берега меня манят почести, слава, богатство. Но достигну ли я другого берега? Рука Орлова держит эту перекладину; в его воле вырвать из-под моих ног хрупкую опору, и в то же время для меня нет возврата на другой берег; я должен двигаться вперед, слепо повинуясь ему. Сострадание же и милосердие никогда не были знакомы этому человеку; он отказал мне в письменном ручательстве, и у меня нет никакого оправдания. Даже письмо Аделины, которое могло бы явиться обвинением против него, он вырвал у меня».

Тяжело вздохнув, он снял фуражку и обтер холодный пот, которым покрылся его лоб.

— О, силы тьмы! — мрачно воскликнул он. — Вам я предался, и вы должны помочь мне! Неужели Орлов обманет меня, хотя я, чтобы заслужить награду, пожертвовал спокойствием своей души? Укажите мне путь, чтобы освободиться из этой мертвой хватки!

Он дал шпоры, так как чувствовал, что только быстрый бег коня поможет ему обрести спокойствие, и бешеным галопом помчался по дороге.

На одном из поворотов находился небольшой еловый лесок, закрывавший берег Невы. Ушаков задержал лошадь и стал медленно подвигаться вперед сквозь глубокую тьму. Вдруг из леса выскочило несколько человек; двое ухватились за удила лошади, а двое других очутились по бокам всадника.

Ушаков сделал движение выхватить саблю, но, прежде чем обнажил оружие, к его груди были приставлены дула пистолетов и грозный голос проговорил:

— Не двигайтесь, иначе вы погибли! Всякое сопротивление бесполезно, вы один против десятерых!

В самом деле, вблизи показалось еще несколько темных силуэтов, окруживших его. Пользуясь его первым смущением, нападающие отняли у него саблю, и Ушаков оказался безоружным.

— Что вам надо от меня? — крикнул он. — Я беден, и при мне нет никаких сокровищ; вы ошибаетесь, если думаете, что захватили богатую добычу. Возьмите то, что у меня есть, так.

— Мы не разбойники, — возразил один из людей, стоявший к нему ближе прочих. — И если бы даже вы везли с собой все сокровища мира, то находились бы в такой же безопасности, как если бы были в алтаре Казанского собора.

— Так что же вам тогда нужно? — воскликнул Ушаков. — Зачем вы преграждаете мне дорогу? Подумайте, что значит нападать на офицера! Вы за это жестоко поплатитесь.

— Мы не нападаем на вас, — возразил человек, — вы — наш пленник, Павел Захарович Ушаков!

— Пленник, — повторил Ушаков, — но кто же вы?

— Мы берем вас по приказу ее императорского величества государыни императрицы!

— По приказу императрицы? — спросил Ушаков. — Но зачем?