– Талин, лучше скажи мне, в кого ты собрался стрелять этими зарядами? Да и что там за заряд? – поинтересовался я.
– Картечь и дюжина пулевых. Пули колпачковые в варианте с острым носиком с большей дистанцией поражения и пробивной силой, – ответил он.
– Ну вот, после попадания такого заряда мы горного барана просто по кусочкам собирать будем, а зайца вообще не найдём. Я очень сомневаюсь, что нам попадётся что-нибудь крупнее их. По крайней мере, наш знаток тамошней дичи о более серьёзных трофеях в тех местах не упоминал.
– Я просмотрел подшивку местного журнала про охоту. В библиотеке посольства она присутствует, причём за несколько лет, – проинформировал нас Фредерик. – Так вот, там говорилось, что в том районе встречаются также и кабаны.
– Фред, пускай там даже будут кабаны, но как ты представляешь себе охоту на них с помощью полевой артиллерии?
– Не знаю. Я в первый раз на охоте. – Кот смешно пожал плечами. – Но знаю, что кроме своих бабахолок, гном запасся таким количеством барахла двойного назначения, что его хватит на небольшую войну, – сдал бородатого пройдоха.
– Фредерик, ты просто плохо знаешь гномов, они по-другому не могут, – попенял я хвостатому.
– Да знаю я. И старинную шутку помню. «То, что горы еще стоят – это не заслуга гномов, а их недоработка». Просто коротышки, обожающие возиться с техникой и алхимией, еще не сумели открыть рецепт достаточно мощной взрывчатки.
– Ну, это не совсем так, – заявил нисколечко не обидевшийся на нас Талин.
– Что не совсем так? – спросили мы с Фредом в два голоса.
– Тогда я ещё жил в Синегорье. И вот как-то раз отрог горы, где располагались наши алхимические лаборатории, взлетел на воздух. Горе-учёные выжили, и их главе наш король лично бил морду за его опасные эксперименты, а потом выселил на дальний кряж в старые выработки. Так что, дорогой Фред, если горы и стоят, то не все и не целиком.
Мы посмеялись, а потом Талин хвастался свои редким револьверным карабином, калибр которого тоже был солидным, но хотя бы не грозил разорвать дичь в клочья. Я слушал гнома вполуха, наблюдая в вагонное окно, как за ним проплывают предместья столицы, с садами и виноградниками. Скоро поезд покинул их, набирая скорость, и уже за ним потянулись фермы, домики под черепичными крышами, поля, выгоны для скота с мычащей и блеющей братией. Ехать нам предстояло около суток. Если в пути не будет никаких непредвиденных задержек, по расписанию мы должны прибыть в Нарис в час пополудню.
В дверь купе вежливо постучали, и после разрешения вошёл уже знакомый проводник, прикоснувшись двумя пальцами к фуражке, предупредительно поклонился, блеснув золочёным пенсне.
– Господа позволят взглянуть на их билеты?
Я молча протянул два коричневых прямоугольника, на которых была оттиснута четвёрка с крылышками. Проводник достал из футляра, висевшего у него на поясе, серебряные щипчики и пробил корешок.
– Спасибо, господин. Поезд прибывает на вокзал Нариса завтра без четверти час. Если вам что-нибудь понадобится, просто сообщите мне.
Фреда и Талина он не удостоил даже взгляда. Похоже, старику очень не понравились гранаты в багаже у гнома. Но поделать с этим он ничего не мог, так что решил просто игнорировать этот раздражитель.
Сутки в поезде прошли без происшествий. Если не принимать за происшествия сильный храп гнома. Фредерик ныл, что терпеть такое сродни пытке, и если бы он был настоящим котом, то сапоги Талина ждала жестокая месть. А так, поканючив минут десять и отпросившись у меня, котяра ретировался в соседнее купе, к дяде Лёше. Спал он там как заправский кот – на столе. Ну, а я, похоже, не страдал излишне чутким сном и спокойно выспался под рулады соседа.
Поезд не был экспрессом и шёл со всеми остановками, поэтому где-то в пути задержался и прибыл к конечной станции не в обещанные без четверти час, а ровно в час дня по местному времени. Нарис встретил нас безмятежным спокойствием. Запах смолы и дёгтя, идущий от шпал, резкий, но тем не менее приятный, окутывал маленький вокзал благоухающим коконом. Часы, висящие здесь – с белым циферблатом и острыми, похожими на копья стрелками, вели точный отсчет времени. Скрипучий деревянный перрон, вокзальная касса, возле которой не было ни единой души. Нас, как единственных пассажиров первого класса, встречал сам начальник станции. На его синем сюртуке важно поблескивали золоченые пуговицы.