Адмирал Империи – 34

«Так-так, и кто бы, интересно, подписал эту филькину грамоту?» – саркастически прищурился Шувалов, дойдя до завершающего абзаца. Увы, но вопреки его ожиданиям никакой подписи или официальной печати в конце документа не обнаружилось. Получалась какая-то совсем уж несусветная чушь.

– Знаете что, ваше высокопревосходительство, – решительно поднял глаза на канцлера Шувалов, уже не пытаясь скрывать своего раздражения, – при всем уважении, но рекомендация Госсовета в таком виде для меня, как командующего Гвардейской Императорской Эскадрой, юридически ничтожна. Я имею четкие инструкции первого министра и Министерства Обороны не допустить корабли Самсонова к планете и намерен твердо их придерживаться. Если же министры и правда хотят разрешить проход мятежников к столице – пусть пришлют мне нормальный письменный приказ установленного образца. А до той поры, извините, вынужден остаться при своем.

– Но Петр Григорьевич, – вкрадчиво замурлыкал Шепотьев, – неужели вам не ясно, насколько взрывоопасна сейчас обстановка? Ведь любое неосторожное действие или слово может стать той самой спичкой, от которой вспыхнет пожар, способный испепелить все основы нашей государственности.

В голосе канцлера зазвучали елейно-просительные нотки. Казалось, он буквально умоляет гвардейца убрать в сторону все свои подозрения и внять гласу разума. Вот только в глубине этих хитрых прищуренных глаз по-прежнему затаилась какая-то лукавая искорка, намекающая, что не так-то все просто.

Шепотьев вновь понизил голос до шепота:

– Ну сами подумайте, какой смысл Самсонову сейчас затевать бучу и бросать вызов центральной власти? Он ведь не идиот и прекрасно отдает себе отчет в соотношении сил. Против него и горстки корабли его «черноморцев» ополчится вся военная махина Империи… Час тоу назад я имел разговор с Иваном Федоровичем и по его итогу уверен, что на самом деле Самсонов прибыл сюда вовсе не бунтовать, а наоборот – засвидетельствовать свою лояльность трону и присягнуть на верность новому императору. К тому же он понимает, что после всех своих прошлых, скажем так, непонятных маневров ему срочно нужно реабилитироваться в глазах власти. Иначе как бы не пришлось распрощаться со своими адмиральскими погонами и отправиться прямиком к расстрельной стенке.

Тирада Шепотьева произвела на Шувалова эффект ледяного душа. Какая все-таки мерзость – эта бесконечная свистопляска придворных шептунов, эти их змеиные повадки и двуличие. То ли дело честная офицерская служба, верность присяге и кодексу чести. Уж лучше смерть в открытом космическом бою, чем участь безвольной марионетки в руках хитроумных царедворцев.

– Разберитесь сперва между собой, – процедил контр-адмирал, смерив канцлера тяжелым взглядом исподлобья. – А то у вас там такая чехарда в верхах, что впору самим запутаться, чего вы хотите. Одни из ваших говорят – любой ценой преградить путь «черноморцам» к столице. Другие с пеной у рта призывают немедленно брататься с мятежниками. Вот и вы сейчас просите меня о пропустить корабли Самсонова…

– Так ведь только лишь потому, что не хочу лишнего кровопролития, – всплеснул руками Шепотьев с видом оскорбленного.

– Тогда летите на Новую Москву и пришлите мне оттуда официальный приказ как командующему гарнизоном, – с нарочитой невозмутимостью парировал Шувалов, скрестив руки на груди. В его низком, чуть хрипловатом голосе отчетливо прозвучали нотки вызова, почти неприкрытой насмешки над собеседником. – До этого момента я намерен неукоснительно выполнять изначальное распоряжение первого министра Грауса – а именно: выдворить всех непрошеных гостей из столичной звездной системы любой ценой. И можете не сомневаться, адмирал, что офицеры и космоматросы Гвардейской Эскадры выполнять этот приказ…

Произнося это Шувалов старательно напускал на себя суровый и непреклонный вид. Хотя, по правде сказать, в глубине души адмирала терзали нешуточные сомнения в верности избранного курса. Он, как простой служака, мало что понимал во всех этих хитросплетениях и заговорах, отчего был сейчас несколько удручен.

Однако, приняв на себя всю тяжесть ответственности за судьбу столичной системы, адмирал просто не имел права проявлять слабость и нерешительность. Офицеры и матросы гарнизонного флота, доверившие ему свои жизни, ждали от своего командира твердости и несгибаемой воли. Любое промедление или колебание с его стороны могли мгновенно посеять панику в рядах защитников, спровоцировав цепную реакцию неповиновения и дезертирства.

Поэтому Петр Григорьевич продолжал вызывающе взирать на своего собеседника, всячески изображая крайнюю степень негодования и возмущения. Его брови грозно сошлись у переносицы, образовав суровую складку, ноздри горделивого орлиного носа возмущенно раздувались.