Адмирал Империи

— Здравствуй, Фёдор Афанасьевич. Не ждал меня?

Я знал Волынца ещё со времён Русско-польской кампании. Он служил тогда полковником одной из республик Венденской Конфедерации, которая в тот период раскололась на два противоборствующих лагеря. Колонисты одних систем поддержали в войне — Российскую Империю, другие — Речь Посполитую и её союзников. Фёдор Афанасьевич, бывший в то время командиром одного из крейсеров Екатеринославской Республики, определился в своём выборе сразу. Отважного полковника, как и большинствоего соотечественников, не нужно было уговаривать, чью сторону занять в этом конфликте. Все боевые корабли «екатеринославцев» со своими экипажами перешли на сторону Империи…

Мы прошли с Волынцом рядом, практически всю эту кампанию. Громили польские «хоругви», затем вместе отступали от «Новой Варшавы» после жестокого поражения, и наконец, стояли насмерть, в качестве простых пехотинцев, обороняя легендарную крепость «Орешек». При первой нашей встрече на планете Венден-3, я, если честно, не воспринял всерьёз этого немного неуклюжего, бравирующего своим званием и положением, человека.

То был типичный южанин из нейтральных русских колоний — быстрый на подъём, взрывной и непоседливый. Когда нужно и не нужно, он хватался за эфес своей казацкой шашки, но так же быстро остывал, как и загорался. Не имелось в сердце у Волынца ненависти и злобы, даже к смертельному врагу. Таковы характеры были у многих поселенцев из русских колоний Конфедерации.

Оторванные от Российской Империи в результате политических интриг ещё более полувека тому назад, жители данных систем продолжали хранить традиции и оставались близки нам по духу и мыслям. Хотя многие из колонистов и были обижены на Новую Москву за то, что та бросила, как они считали, их миры на произвол судьбы. Но это не помешало им, практически всем, перейти под подданство России, как только представилась такая возможность.

Русские «конфедераты» сражались в ту войну отчаянно, не жалея, ни себя, ни противника. Они смело врезались на своих лёгких крейсерах в боевые порядки поляков, как будто во время лихой кавалерийской атаки на планете Земля. Часто такой боевой азарт приводил к тяжёлым последствиям, и нашим адмиралам стоило немалых усилий сдерживать порыв своих новых союзников.

Волынец был одним из таких, неуправляемых и самовольных капитанов кораблей — служба в республиканской эскадре, где дисциплина стояла далеко не на первом месте, давала о себе знать. Южнорусский полковник не признавал авторитетов и званий, даже среди имперцев, поэтому намучилось наше командование с Фёдором Афанасьевичем изрядно. Ладно, если бы он один самодурствовал на той войне, так он же ещё и подбивал своих соотечественником на разные авантюры.

Для российских адмиралов не было новостью, когда во время очередного перехода, корабли наших горе-союзников, на какой-то период времени покидали общий строй и исчезали с экранов радаров, а затем снова появлялись, как ни в чём не бывало. По довольным физиономиям республиканских полковников и по оплавленным бортам их крейсеров можно было понять, что эти ребята уже поучаствовали в какой-то незапланированной стычке, и захватили очередную планету, либо промышленную базу.

Наше военное руководство некоторое время смотрело сквозь пальцы на этот бардак, сосредоточившись на планировании кампании и изначально не рассчитывая на помощь русских республик. Тем не менее, порядок надо было как-то наводить — всё-таки это императорский флот, а не пиратский. Поэтому, тогдашний командующий нашим Балтийским флотом — вице-адмирал Дессе попросил лично меня заняться перевоспитанием Волынца и его подельничков.

В общем, удалось мне, с горем пополам, разогнать тогда эту казачью вольницу и заставить непокорных командиров хоть как-то соблюдать субординацию. Трещали челюсти и у меня и у казачков, но в итоге мы достигли мирного соглашения. Конфедераты, в итоге, пообещали беспрекословно исполнять приказы имперского командования, по крайней мере, на время активных боевых действий. Тогда, кстати, именно Волынец, первым поддержал меня в нелёгких переговорах с полковниками.

До сих пор не могу понять почему, но иногда так бывает, что между незнакомыми людьми возникает ощущение родственной близости и тёплых чувств, без какой-либо причины. Именно так произошло и между мной и Фёдором Афанасьевичем. Изначально, ещё там на Вендене-3, этот человек стал относиться ко мне, практически, как к своему сыну. Разница в возрасте этому способствовала. Да и то, что у Волынца не было детей, может как-то повлияло на такое отношение ко мне. Не знаю, но точно помню отеческие нотки в его голосе при нашей первой встрече.

Несколько позже, когда Волынец осознал, что перед ним находится не неопытный молодой человек, а боевой офицер, уже прошедший несколько кампаний, он стал по-другому относиться ко мне, больше как к равному. Когда же события на Вендене стали стремительно развиваться и мне пришлось принимать решительные меры, Волынец и вовсе признал во мне лидера.