Охранники принесли на носилках Донаньи — он был парализован. Заседание началось. Никто не вел протокол, не было никакого адвоката, а сам Донаньи защищаться был не в силах. К вечеру страшная комедия окончилась. Судья СС, Зоман и Кайндл, соблюдая правила игры, удалились на совещание. Потом прозвучал приговор: смерть. Судья продиктовал секретарше Гуппенкотена обоснование приговора (оно заняло две страницы), и бумагу увезли в Берлин. Фюрер мог радоваться — одним врагом у него стало меньше.
В 23.00 Гуппенкотен появился с докладом у Мюллера, но его ждал уже новый приказ о ликвидации. Тотчас надо было спешить в Флоссенбюрг, где проводился еще один процесс — по «делу группы Канариса — Остера».
На этот раз у шефа гестапо хлопот было больше. Йозефа Мюллера, Бонхеффера и Гере уже собирались везти из Бухенвальда в другой лагерь, в Шенберг. Пришлось отменить эту операцию и отправить узников в Флоссенбюрг. Туда же Мюллер вызвал из Нюрнберга судью СС Отто Торбека. Из Берлина в лагерь направлялась колонна машин: везли еще нескольких заключенных и штандартенфюрера СС. В воскресенье, 8 апреля, все они собрались на заседание суда.
Все шло по плану. Гуппенкотен подготовил обвинение и ознакомил с ним Торбека и двух заседателей. Обвинение основано было лишь на бумагах, найденных в Цоссене. О дневниках Канариса речи не было (через три недели Гуппенкотен по приказу Кальтенбруннера сожжет их в австрийском замке Миттерзилл).
В 16.00 привели первого обвиняемого — Остера. Гуппенкотен зачитал свои доводы: генерал-майор обвинялся в том, что уже много лет, как и Донаньи, изменял родине. Ссылаясь на документы, найденные в Цоссене, штандартенфюрер доказывал, что начиная с 1938 года Остер готовил свержение национал-социалистской власти и при посредничестве Ватикана вел переговоры с западными державами.
Услышав обвинение, Ханс Остер не стал его опровергать. «Да, я пытался свергнуть Гитлера», — сказал узник. Он был приговорен к смерти. Казнь назначили на следующий день, 9 апреля.
Потом настала очередь Канариса. В 8 вечера Лундинг услышал, что в соседней камере распахнулась дверь. Послышался звон снимаемых кандалов. По тюремному коридору зазвучали шаги.
Обвиняли Канариса в тех же преступлениях, что и Остера: знал о заговоре; покрывал действия заговорщиков; зимой 1939/40 года сам пытался подбить генералов вермахта к путчу; был в курсе переговоров в Ватикане.
Адмирал и тут стал препираться. Он опровергал все аргументы Гуппенкотена. Любые доводы судей он обращал в свою пользу. Когда Канарис в очередной раз заявил, что был среди заговорщиков только затем, чтобы узнать их планы и вовремя их пресечь, судьи прервали слушание и вызвали Остера. Началась очная ставка.
Два бывших друга резко заспорили, когда судья стал зачитывать показания адмирала. Остер возмущенно повторял, что тут все неправда, Канарис всеми силами участвовал в Сопротивлении. В отчаянии пытался прервать его адмирал: «Да послушай же ты! Я лишь делал вид, притворялся!» Генерал, также волнуясь, кричал: «Нет, нет, неправда. Я говорю только то, что знаю. Я же не подлец». Канарис развел руками. Торбек спросил его, нет ли лжи в словах его бывшего помощника. Адмирал тихо промолвил: «Нет».
Он получил такой же смертный приговор, как и Остер.
Осталось заслушать еще троих обвиняемых. Канариса же повели назад, в камеру. В 10 вечера Лун-динг услышал, как загромыхала дверь у соседа, потом звякнули кандалы. Датчанин подождал еще пару часов, пока в бараке все успокоилось, потом постучал в стену. Сперва было тихо, но вот раздался ответный стук. Канарис сообщал: «На последнем допросе сломали нос. Мое время прошло. Изменником родины не был. Свой долг перед Германией выполнил. Останетесь живы, передайте привет жене».
Интересная деталь: адмирал сообщил о поврежденном носе. Однако Теодор Айххольцер, переносивший тело казненного адмирала, не заметил на его носу никаких повреждений.
В начале шестого 8 апреля 1945 года адъютант лагеря Баумгартнер занимался последними приготовлениями к казни. Во дворе строились караульные. Появился лагерный врач, штурмбаннфюрер С С Герман Фишер. В западной части двора — там, где была стена с деревянным навесом, — виднелись крюки и петли. Эсэсовцы проверяли их прочность.
Фишер вошел в бункер, и караульные стали выводить осужденных. В шесть утра Лундинг услышал шум в соседней камере. Дверь ее растворилась. По тюремному коридору кто-то прошаркал босиком. Откуда-то, со стороны ванной комнаты, донеслась новая команда: «Раздеться!»
Обреченные на смерть двинулись по коридору на выход. В щелку датчанин увидел седую голову адмирала. За ним шли еще 4 человека — Остер, Гере, Зак, Бонхеффер.
«Осужденных, — докладывал Фишер, — по одному выводили к виселице; им пришлось подниматься на маленькие лесенки. Потом на шею каждому надевали петлю и выбивали лесенку из-под ног».
С низкорослым адмиралом Канарисом пришлось немного повозиться — он не доставал до петли, веревку пришлось удлинить. «Адмирал умер спокойно», — отметил врач.