Тем не менее, познакомившись в 1931 году в штабе 6-й дивизии в Мюнстере, они довольно быстро сошлись. Оба были людьми одного поколения, убежденными монархистами. Оба предчувствовали скорый конец «хрупкого партийного государства», как называл его Остер, и реставрацию привычной немцам сильной державы, основанной на послушании и приказе, управляемой диктатором. Канарис понял, что под маской нахала и циника скрывается очень серьезная натура, офицер, который пытается остаться «порядочным парнем» при любых обстоятельствах.
Впрочем, время от времени выдержка и благоразумие все же изменяли Остеру. Он был уже офицером генштаба, когда в 1932 году, будучи человеком семейным, увлекся женой одного резервиста и угодил под офицерский суд чести, который вынудил его уйти в отставку.
Он месяцами перебивался случайными заработками, пока знакомые (возможно, сам Канарис) не устроили ему встречу с тогдашним начальником абвера Патцигом. Тот рискнул взять его на работу.
Вскоре над рабочим местом Остера уже висела табличка с сербской поговоркой: «Орел мух не ест». Надпись звучала как вызов: дескать, он, Остер, не намерен пробавляться мелочами… Патциг вскоре почувствовал это. «Он хотел оккупировать мою приемную, — вспоминал бывший шеф абвера, — и решать, кого из посетителей я должен принять, а кого нет».
Патциг поспешил отправить чересчур усердного работника в абвер-III, где тот с удовольствием погрузился в мир интриг и заговоров. Однако, присмотревшись к повадкам новых властей Германии, он был потрясен: такой грязи наверху он не представлял. А ведь, как большинство военных, он поначалу приветствовал приход Гитлера. От национал-социалистов он ожидал «возвращения к старым традициям». Однако, собирая служебную информацию, он вскоре убедился, что всюду царит презрение к приличиям и морали. Это особенно ранило сына священника. Волна убийств, прокатившаяся по стране 30 июня 1934 года, приоткрыла ему новую ипостась варваров, захвативших власть в Германии.
Конечно, Остер не стал принципиальным противником национал-социалистского режима, но антипатия к определенным политикам в нем нарастала.
Со временем возле Остера группируются люди, недовольные нацизмом. Они раньше других заметили, что Германия Гитлера нависла над бездной.
Впрочем, поначалу Канарис, занятый текучкой, не прислушивался к их мнению. Он был занят другим. Сам Кейтель рассказывает шефу абвера, что же случилось с Бломбергом и Фричем. Утром 28 января Кейтеля вызвал Гитлер и сообщил, какие перемены ждут вермахт. Он сам возглавит военное министерство, Кейтель сохранит за собой штаб; Фрич же должен уйти.
Вскоре о том же по своим каналам узнает и Остер. Генерал-полковника Фрича уже дважды допрашивали в гестапо! А ведь раньше гестаповцы не смели тронуть и самого захудалого пехотинца!
Остер со всех ног мчится к Канарису. Оба пришли к выводу: Фрича надо спасать, эсэсовцам нечего делать в вермахте.
Канарис обращается к своим знакомым в высших армейских кругах и просит их помочь Фричу. Один из них, адъютант Гитлера полковник Моссбах, поплатится даже должностью за желание помочь опальному генералу. Но большинство заняло выжидательную позицию. Скажем, когда, забыв о прежних распрях, Канарис сообщает все подробности Беку, начальнику генштаба сухопутных войск (ведь именно эти войска возглавлял Фрич), тот ни на что не мог решиться. Конечно, генерал-полковнику надо бы помочь, но «желательно в тактичной форме» — а вдруг он все-таки гомосексуалист.
Глядя на него, шеф абвера вспоминает слова французского маршала Мак-Магона: «Генералы — люди, у которых меньше всего мужества в этом мире».
Что ж, если командование сухопутных войск не решается защитить своего генерала, придется поступить по-другому. Надо опровергнуть обвинения. А для этого еще точнее разузнать их подоплеку. Канарис поручает эту щекотливую операцию Остеру.
Главным осведомителем Остера стал обер-регирунгсрат доктор Иоганнес (Ханс) фон Донаньи. Он был референтом министра юстиции Гюртнера и внимательно изучил «дело Фрича».
Блестящий юрист, сын пианиста и зять евангелического богослова Дитриха Бонхеффера сделал карьеру удивительно быстро. В 29 лет стал прокурором; в 31 год — обер-регирунгсратом. Однако в 1936 году завистники в министерстве раскопали, что дед его по матери, наверное, не был арийцем. Донаньи с трудом удержался на службе и благодарности к новому режиму за это не испытывал.
С того времени он начинает составлять «Хронику», куда вносит все известия о злодеяниях фашистов, попадающие в министерство. В конце концов он пришел к выводу, что у истоков всего этого безобразия стоял один-единственный человек — Гитлер. Устранить его — значит освободить страну от раковой язвы, разъедавшей ее мораль.
Как же устранить Гитлера? Можно было бы совершить покушение, но кто исполнит его? Читая документы по делу Фрича, Донаньи убедился, что гестапо по первому же приказу вождя сокрушит любых его противников. Единственная сила, что может спасти страну, — вермахт.