Адмирал Канарис

Если бы у него был выбор, он бы тихо ушел, передал бы дело, в котором сомневается, в другие руки. Ведь он не видит решения задачи, которая похожа на задачу с квадратурой круга, то есть неразрешима. Но у него нет выбора. Он не должен покидать свой пост, если не хочет отдать его врагу, который только и ждет этой возможности. Это было бы изменой, он должен оставаться, потому что он чувствует свою ответственность за родину, а кроме того, за человечество и все человеческое. Он знает, что его работа останется незаконченной и когда-то его за это упрекнут, но он понимает, что его выход в отставку будет причиной еще больших несчастий. И поэтому он остается на своем посту и будет поступать так, как будто невозможное все же можно сделать возможным.

Одиннадцатая глава Буря начинается

Начало войны с Польшей утром 1 сентября означало для Канариса крушение надежды, вопреки всему не покидавшей его до последней минуты, что катастрофу все же можно предотвратить. В том, что война с Польшей не останется локальной, что из нее вырастет европейский, а возможно, и мировой конфликт и этот конфликт будет означать конец Германии, Канарис с самого начала не сомневался. Однако не только потому, что война должна была окончиться неудачей для Германии, но также из-за религиозных и этических взглядов, которые с течением лет проявлялись все более отчетливо и однозначно, начальник немецкой военной разведки отвергал войну.

Мы уже говорили, что Гитлер перенес на другой день начало войны, запланированное на 25 августа 1938 г., из-за отказа Муссолини участвовать в ней и британских гарантий помощи Польше. Мы знаем от Гизевиуса и других, что в окружении Остера считали: отмена Гитлером уже отданного приказа о начале нападения настолько дискредитирует диктатора в глазах военного руководства, что война по крайней мере в ближайшее время станет невозможной. У Канариса сначала было такое же впечатление. Оно еще более усилилось под влиянием информации, которая стекалась к нему с различных сторон, об усилиях, предпринимаемых Риббентропом, чтобы достичь компромисса в польском деле. Ему было известно о странной миссии шведа Далеруса, и он знал от государственного советника Гельмута Вольтата, с которым он длительное время обменивался информацией и который в последние недели перед началом кризиса не без успеха пытался добиться в Лондоне немецко-английского сближения на экономической основе, что Геринг проинформировал шведа — конечно, под секретом — о перспективах новых контактов Германии с Лондоном. Таким образом, вновь отдан роковой приказ о наступлении на Польшу. Канарис считал возможность мирного решения еще реальной и опасался лишь того, что эта возможность слишком похожа на Мюнхенское соглашение прошлого года и снова создает у немецкого народа иллюзию миролюбивой природы гитлеровской политики.

Первые сообщения немецкой пропаганды принесли Канарису и разведке решение загадки, которая занимала их внимание уже несколько недель. Примерно в середине августа Канарис получил от Кейтеля приказ Гитлера заготовить польские униформы, предметы снаряжения, солдатские книжки и так далее, которые предназначались для проведения так называемой операции «Гиммлер». Сам Кейтель, как явствует из записи в дневнике Канариса, процитированной в предыдущей главе, дал понять во время разговора 17 августа, что его это мероприятие вовсе не восхищает, но поскольку приказ исходит от Гитлера, то он не может противиться этому приказу. Начальники отделов абвера, участвующие в этой беседе — это были Пикенброк и Лахоузен — сразу стали ломать себе голову над этим делом. Название запланированной операции, похоже, давало повод предполагать, что затевается что-то дурное. Лахоузен тогда спросил, как записано в служебном журнале разведки второго отдела, почему, мол, Гиммлеру пришло в голову получить униформы от разведки. Однако приказ есть приказ, униформы и снаряжение были изготовлены в соответствии с указаниями свыше и получены одним доверенным, который взамен дал квитанцию. О цели применения абвер никогда не ставился в известность. Однако о недоверии к собственной пропаганде можно судить по словам Пикенброка: после опубликования первого сообщения германского вермахта, в котором говорилось о вторжении польских войсковых частей на немецкую территорию, Пикенброк сразу заявил своим товарищам: «По крайней мере, мы теперь знаем, для чего предназначались наши униформы». Вскоре после этого Канарис также узнал — постепенно это стало известно повсюду, — что узников СС из концлагерей одели в польские униформы и таким образом инсценировали мнимое нападение на радиостанцию Глейвица, в котором затем обвинили Польшу.