Адмирал Хорнблауэр. Последняя встреча

— Кхе-хм, — начал Хорнблауэр (короткий брак с Барбарой еще не вполне отучил его от этой привычки). Он судорожно придумывал, что сказать. Конечно, надо было подготовиться заранее; надо было не витать в облаках, а сочинять речь. — Кхе-хм. С гордостью взираю я на эту английскую местность…

Он сумел сказать все необходимое. Корсиканский тиран. Доблестный английский народ. Король и принц-регент. Леди Барбара. Ричард. Когда он закончил, наступила новая неловкая пауза. Слушатели перешептывались, наконец один из арендаторов выступил вперед:

— Трижды ура ейной милости!

Все грянули «ура», Ричард с испугу заревел.

— Трижды ура сэру Горацио! Гип-гип-ура!

Теперь оставалось только с достоинством удалиться и дать арендаторам время разойтись. Хорошо хоть, все позади. Джон, лакей, стоял в прихожей, полагая, что изображает стойку смирно. Хорнблауэр про себя отметил научить его, чтобы прижимал локти к туловищу. Коли уж он держит лакея, то вымуштрует его. Подбежала кормилица и наклонилась пощупать, сильно ли Ричард обмочился. Стремительно вошел дворецкий с письмом на подносе. Хорнблауэр взглянул на печать. Кровь прихлынула к лицу: печать и толстый полотняный пакет могли быть только из Адмиралтейства. Он не получал адмиралтейских писем несколько месяцев, показавшихся ему годами. Хорнблауэр схватил письмо и каким-то чудом вспомнил бросить на Барбару извиняющийся взгляд, прежде чем сломать печать и прочесть:

Адмиралтейский совет

Уайтхолл

10 апреля 1812 г.

Сэр!

Я уполномочен их сиятельствами членами Адмиралтейского совета известить Вашу милость, что их сиятельства желали бы незамедлительно призвать Вас на действительную службу в звании коммодора с капитаном под Вашим началом, каковое звание полагают приличным Вашей выслуге лет и отличиям. Вам предписывается незамедлительно известить их сиятельства через меня, принимаете ли Вы предложение; в случае же Вашего согласия — лично явиться для получения указаний к их сиятельствам, а также к тем министрам, с каковыми Вам будет необходимо иметь беседу.

Ваш покорный слуга,

Э. Непин, секретарь

Адмиралтейского совета

Хорнблауэру пришлось дважды перечитать письмо — с первого раза он ровным счетом ничего не понял. Только после второго прочтения перед ним забрезжил грандиозный смысл послания. Первое, что он понял, — жизни в Смолбридже и на Бонд-стрит пришел конец. Он волен купаться под помпой, а не в дурацкой лоханке, которая едва вмещает ковшик воды, ходить по собственной палубе, дышать морским воздухом, снять эти дурацкие узкие панталоны и никогда больше не надевать, не принимать депутаций, не беседовать с чертовыми арендаторами, не нюхать свинарников и не трястись на лошади. Мало того, ему предлагают звание коммодора — коммодора 1-го класса с капитаном под началом, то есть почти адмирала. В честь него поднимут брейд-вымпел и будут палить пушки — не то чтобы это имело значение, но все это внешние знаки оказанного ему доверия, заслуженного продвижения по служебной лестнице. Луис из Адмиралтейства высоко оценил его заслуги, коли назначает его коммодором в обход старших капитанов. Конечно, слова «полагают приличным Вашей выслуге лет и отличиям» не более чем вежливая формула, которая позволит Адмиралтейству оставить его на половинном жалованье, буде он откажется, но вот последние слова, касательно беседы с министрами, невероятно значительны. Значит, ему поручают ответственное дело международного значения. Возбуждение накатывало на него волнами.

Хорнблауэр вытащил часы. Четверть одиннадцатого — по штатским меркам еще утро.

— Где Браун? — бросил он Уиггинзу.

Браун возник как по волшебству, — впрочем, не стоило особо удивляться, весть об адмиралтейском письме наверняка успела облететь дом.

— Мой лучший мундир и шпагу. Вели заложить бричку. Поедешь со мной кучером. Собери мне все для ночлега — и себе тоже.

Слуги опрометью бросились во все стороны, понимая, что исполняют не только приказ хозяина, но государственное дело, которое требует особого рвения. Так что, когда Хорнблауэр вышел из задумчивости, рядом с ним оставалась одна Барбара.

Господи, он в волнении позабыл про нее, и она это поняла. Она сникла, уголок рта опустился. Глаза их встретились, уголок рта пошел вверх, но лишь на секунду.

— Это из Адмиралтейства, — сказал Хорнблауэр смущенно. — Меня назначают коммодором и дают мне капитана.

Какая жалость, что Хорнблауэр видел: радость ее вымучена.