Адмирал Нимиц

Когда Маккэлеб возвратился в Перл-Харбор, он должным образом написал командующему. Его письмо было перехвачено цензором, и матроса вызвали к командиру эсминца, которому он и рассказал всю историю. «Так что Вы видите, — закончил Маккэлеб, — она поставила меня в неловкое положение. Я должен был написать это письмо. Я действительно смущен, но я не знаю, что еще сделать».

В итоге командир одобрил письмо, оно было отправлено, и несколько дней спустя Маккэлеб получил извещение, что адмирал Нимиц будет рад видеть его через три дня в 10:00 утра. Старшему помощнику «Шоу» удалось достать автомобиль с водителем, чтобы доставить старшину к зданию штаба на горе Макалапа достойным образом. Когда он сходил на берег по трапу, его товарищи, как по команде, выстроились вдоль бортов эсминца. «Ладно, — сказал Маккэлеб, — по крайней мере я, может быть, смогу узнать, куда “Шоу” пойдет после ремонта».

Доехав до штаба, Маккэлеб был быстро проведен к командующему. Адмирал Нимиц тепло пожал ему руку. «Кстати, Маккэлеб, — спросил адмирал, прощаясь, — а куда пойдет ваш эсминец после ремонта?»

Во время второго завтрака Нимиц часто продолжал совещание, хотя к 1943 году, чтобы не набирать лишний вес, он часто пропускал ленч — отдыхая, прогуливаясь или загорая.

Полдень проходил вне расписания, хотя у Нимица в это время суток всегда было полно дел, включая интенсивные сессии планирования со штабными офицерами и с офицерами, вовлеченными в предстоящие действия. Именно на стадии планирования адмирал был наиболее дотошным. Он тщательно выбирал наиболее подходящий план операции, обращая особое внимание на эпизоды, связанные с десантными действиями, и часто отправлял их назад для пересмотра.

На сессиях планирования адмирал Нимиц действовал подобно председателю правления — руководил сам и позволял другим руководить собой. Это не значит, что война управлялась подобно собранию избирателей. Окончательные решения принимал сам Нимиц, иногда несмотря на противоположное мнение остальных, но сначала он выслушивал все советы и тщательно все взвешивал. Он знал, что Вторая Мировая война была слишком сложна, чтобы один человек на любом театре военных действий мог самостоятельно продумывать все ответственные вопросы, совещаться только с самим собой, а потом выдавать наполеоновские решения.

Когда в полдень выдавалось несколько спокойных часов, Нимиц прогуливался по штабу, заходя к разным штабным офицерам, интересуясь их планами и давая советы. Также он мог поинтересоваться ходом дел в районе Оаху. Если визит был официальным, он выезжал в своем большом черном служебном «Бьюике» с водителем и с собственным флажком на капоте. В противном случае он путешествовал в небольшом автомобиле без опознавательных знаков с Ламаром за рулем.

Нанося официальные и неофициальные визиты, адмирал Нимиц всегда приезжал вовремя, «Он был наиболее пунктуальным человеком, с которым я когда-либо имел дело, — рассказывал Ламар. — То есть если уж командующий куда-то собирался, все должно было происходить точно по графику. Если он должен был посетить новый корабль, приходящий в Перл-Харбор в 10 утра, я всегда отсылал адмиральский катер рано утром, чтобы подгадать точно к десяти. Если мы были приглашены во дворец губернатора Гавайев к 6:45, он хотел, чтобы его автомобиль подъехал туда в 6:45, ни минутой раньше, ни минутой позже».

Адмирал и от других ожидал такого же строгого соблюдения графиков и инструкций. Однажды его при полном параде везли по Британия-стрит в Гонолулу в его официальном седане с флагом. Он проезжал мимо сотен матросов, и ни один не отдал честь. Очень раздраженный, по возвращению в Перл-Харбор Нимиц послал за адмиралом Гормли, под чьей юрисдикцией были такие вопросы, и предложил, чтобы он послал в город офицеров с автобусами, дабы собрать всех военнослужащих, которые не отдали честь, отобрать у них увольнительные на берег и возвратить их на корабли. Это было не очень серьезным наказанием, просто люди теряли часть выходного, — но и его оказалось вполне достаточно. После того как в течение нескольких дней из Гонолулу вывозились полные автобусы матросов, слухи об этом распространились по флоту, и отдание чести снова вошло в привычку.

В тихие дни Нимиц прекращал работу в 4:00 или 4:30. Оставалось время для длинных прогулок, часто со Спрюэнсом, до госпиталя в Алеа и обратно, либо для короткой партии в теннис, за которой обычно следовала партия в «подковки». Потом — ванна и обед. Почти всегда, когда Нимиц обедал дома, у него были гости. Он любил точность, и когда его гостями были офицеры, они всегда приходили в назначенное время. Позже по ходу войны, когда Тихоокеанский регион посещали многочисленные гражданские высокопоставленные особы и их нужно было развлекать, Нимица часто расстраивала их небрежность и непунктуальность.