Адмирал Нимиц

Конечно, эти походы были полезны для здоровья и поднимали тонус, но они не были так уж популярны среди офицеров штаба, как казалось Нимицу. Пикники всегда организовывались как сюрприз, потому что из соображений безопасности не существовало никакого определенного расписания, — то есть они редко приходились на один и тот же день недели. Однако как только морские пехотинцы или помощник адмирала начинали обходить веранды или последний садился на телефон, приглашая офицеров пройтись, вести распространялись подобно лесному пожару, и офицеры штаба быстро «рассредоточивались». Джек Редман рассказывал, что некоторые прятались в чуланах или под столами.

Штаб работал семь дней в неделю, часто до поздней ночи, но никто не возражал, если офицеры прекращали работу в середине дня и шли играть в теннис. Конечно, адмиралы Нимиц и Спрюэнс никогда не отказывались размяться или расслабиться, когда дел было не слишком много. Если возникали какие-нибудь вопросы к Нимицу, Спрюэнсу или кому-нибудь еще, на теннисные корты посылали ординарца с вопросом в письменном виде и чистым блокнотом для ответа.

Адмирал Нимиц считал, что штаб должен усердно работать и офицеров в нем должно быть как можно меньше. Но он также хотел, чтобы в штабе все были здоровы и работали эффективно. Он полагал, что при необходимости его люди должны работать круглые сутки — но, если позволяло время, надо было все-таки поддерживать тело и нервы в форме, занимаясь спортом и отдыхая. Он не мог забыть обеспокоенные взгляды и нервную обстановку в штабе Южно-Тихоокеанского сектора в первые дни на борту «Аргонны», когда они тонули в разведданных и заражали весь сектор пораженческими настроениями.

Когда субботним вечером адмиралу Нимицу хотелось по-настоящему отдохнуть, он шел в гости к старым друзьям— мистеру и миссис Александр Уокер, которые обычно проводили уик-энд в небольшом домике на другой стороне Оаху. Нимица просили привести с собой еще какого-нибудь офицера, и с ним обычно приходил Ламар или Спрюэнс. Они надевали шорты и гавайки, ели бифштекс на обед, а потом слушали симфонии, стоя у океана и любуясь звездным небом. Болтали о чем угодно — об орхидеях и прочих пустяках. Запрещено было разговаривать только на военные и служебные темы.

Они проводили у Уокеров всю ночь — они часто ходили в гости во время затемнения, — но Нимиц всегда возвращался в Макалапа в воскресенье утром и в 10:00 утра был в кабинете, потому что в это время по радио начинался час классической музыки из Сан-Франциско. Можно было всегда говорить, какими офицерами он оставался особенно доволен за неделю: Нимиц включал селекторную связь с их кабинетами и вместе с ними слушал музыку — громко, из-за некоторой глухоты адмирала. Когда генерал-майор Эдмонд Ливи прибыл на Оаху в качестве представителя армии, он был поражен, когда в одно из его первых воскресений на службе его кабинет внезапно утонул в звуках музыки. Он в недоумении позвонил Ламару.

— Что, черт побери, здесь творится? — воскликнул он. — Откуда идет вся эта музыка?

— Это адмирал благодарит Вас за отличную службу, — ответил адъютант, — разрешая Вам насладиться вместе с ним утренним воскресным концертом.

Нимиц мог тягаться с любым в его штабе в способности упорно трудиться и проводить долгие часы за работой, но он отказывался брать на себя вопросы, с которыми могли справиться другие. Как и в то время, когда он был командиром «Огасты», он всегда старался не делать ничего, что мог сделать кто-нибудь еще. Он экономил силы для принятия важных решений, а также для выполнения официальных и общественных обязанностей, которые лежали исключительно на командующем. Как всегда, он передавал большие полномочия своим подчиненным, так как он считал, что они тоже должны уметь руководить. Если оказывалось, что они не могут, их выгоняли — осторожно, если офицер страдал чрезмерным чинопочитанием, и грубо, если они были молоды и нуждались во встряске. «Молодой человек, — говорил в таких случаях Нимиц, — вы не оправдали моих надежд, и я впредь обойдусь без ваших услуг».

Хотя адмиралы Нимиц и Спрюэнс мыслили одинаково, особенно в вопросах стратегии, характеры у них были абсолютно разные. Спрюэнс был не менее добросердечен, чем Нимиц, но он труднее сходился с людьми. Мелл Петерсон называл его «чопорным», а некоторые младшие офицеры между собой именовали; «Старое Замороженное Лицо».

Петерсон рассказывал: «Адмирал Нимиц был довольно добродушен и любезен, этакая старая калоша. Адмирал Спрюэнс был опрятным, твердым и приземленным человеком, который вечно находился в делах». Близкое знакомство Спрюэнса с Нимицем и вечера, проведенные в компании друг друга, видимо, благотворно влияли на начальника штаба. Во всяком случае, позже, общаясь с людьми, Спрюэнс был менее жесток и формален.