Адмирал Спиридов

Разные они были люди, слишком по-разному смотрели на одно и то же: адмирал — глазами моряка, беззаветно преданного своему нелегкому, особенно в те времена, делу и честно выполнявшего свои обязанности воина; фаворит — глазами «баловня фортуны», вознесенного случаем, а не талантом, видевшего во всем, в том числе и во флоте, лишь средство для своих личных целей, в частности для того, чтобы удержаться возле трона Екатерины.

Не обольщался Спиридов даже в те минуты, когда Алексей Орлов познакомил его с письмом императрицы, в котором было сказано: «...Нашему адмиралу Спиридову вы имеете вручить приложенный при сем всемилостивейший наш рескрипт, в котором мы ему оказали наше удовольствие за похвальное и ревностное его поведение в сем случае, и жалуем ему Кавалерию Святого Апостола Андрея Первозванного. Сенату же нашему повелено будет, оному адмиралу, в вечное и потомственное владение отдать назначенные от нас деревни...»

Награды были наградами, а взаимоотношения оставались взаимоотношениями.

Теперь, когда положение объединенной эскадры на Средиземноморском театре было упрочено благодаря трехлетним стараниям моряков-патриотов, сумевших укрепиться в таких далеких от основных баз русского флота местах, Орлов не возражал против отставки Спиридова. Он получил из его рук даже то, на что не рассчитывал: лавры морских побед, боевую славу, громкий титул Чесменского.

Просьба Спиридова об отставке вполне устраивала фаворита, и он охотно поддержал ее, зная, что адмирал выпестовал надежную смену себе, того же Елманова. Кроме того, Орлов был убежден, что Екатерина, зачарованная его реляциями, не станет колебаться в своем выборе между ним и старым моряком, слишком честным, слишком независимым в суждениях, слишком принципиальным и щепетильным для своего времени.

И Спиридов был уволен «вчистую» по состоянию здоровья, позволившего ему благополучно здравствовать еще семнадцать лет: в Петербурге, в Москве и в Спиридовке — родовом поместье, расположенном на окраине Ярославской губернии.

Однако ни отставка, ни сухопутное захолустье, в котором он провел свои последние годы, не сумели оборвать ничего, чем уже навечно был связан он с флотом, с его боевой славой, с его будущим.

Это будущее становилось еще при жизни Спиридова настоящим. Адмирал ясно видел его за скупыми строками писем второго сына (Алексея Григорьевича) — продолжателя морского рода Спиридовых. Письма приходили отовсюду, незримыми нитями связывая ярославское захолустье, тихую Спиридовку, с Балтикой, с дальними зарубежными гаванями, с новыми, отвоеванными победой при Чесме черноморскими портами Херсоном и Ахтиаром (Севастополем).

Жизнь флота шла своим чередом, и новое поколение русских моряков продолжало неустанно трудиться над тем же, чему Григорий Андреевич Спиридов на протяжении полувека день за днем отдавал все свои помыслы и силы. Так следовало судить по многим признакам, и прежде всего по вестям с Черного моря.

Самой радостной из них для адмирала оказалась весть о победе над турецким флотом у острова Фидониси. И не столько сама весть, сколько подробности неравного боя, в котором бригадир Федор Федорович Ушаков, командовавший авангардом русской эскадры, преднамеренно повторил маневр, осуществленный в свое время Спиридовым у Хиоса в силу непредвиденных обстоятельств.

Значит, не только прошлому принадлежало прожитое. Значит, не зря была пронесена сквозь десятилетия верность новаторскому правилу, найденному еще Петром Первым для русского флота:

«Порядки писаны, а времен и случаев нет»...

Старому адмиралу не довелось узнать о второй победе черноморцев, подтвердившей вечную жизненность этого правила.

19 апреля 1790 года, за два месяца и восемнадцать дней до Керченской победы русской эскадры под командованием Ушакова, первый флагман возрожденного на петровских традициях отечественного флота закончил свой жизненный путь. Фамильный склеп в церкви глухого ярославского сельца Нагорья между Переславлем-Залесским и Калязиным стал последним причалом моряка дальнего плавания Григория Андреевича Спиридова. И мало кто знал уже тогда о настоящей роли адмирала в трудной борьбе за флот, в победных баталиях у Хиоса, Чесмы, Патраса и Дамиетты, принесших новую славу русскому морскому искусству. Для многих, кто с легким сердцем принял все, что сочинили придворные историографы, адмирал Спиридов был к тому времени всего лишь захудалым помещиком из отставных военных. Тем более что он и умер в тени своей славы, которая еще семнадцать лет назад незаслуженно досталась другому.

Что же, это была лишь одна из несправедливостей, какими всегда грешила история[7].

XI