Адмирал Ушаков

Только случайность спасла турецкий флот от полного уничтожения. В половине девятого вечера внезапно переменился ветер и быстро стемнело. Турецкие корабли один за другим исчезали из вида в ночной темноте и сгустившемся от выстрелов дыму. Скоро совсем заштилило, паруса окончательно повисли. Русский флот лёг в дрейф. Течением разносило суда в разные стороны. Через некоторое время подул ветер с северо-запада. Уходящий флот противника оказался на ветре. Ушаков повернул свой флот и в 12 часов ночи поспешно пошёл в направлении, куда исчез флот противника. Он надеялся при рассвете 1 августа увидеть турецкие корабли. Утром в 6 часов с салинга[208] едва были заметны мачты турецкого флота, уходящего под ветром в Босфор.

Ушаков, прибавив парусов, старался нагнать противника и уничтожить его, даже если бы для этого понадобилось войти в пролив и идти к самым стенам Константинополя. Но неожиданно северный ветер усилился до степени шторма. Некоторые корабли имели серьёзные повреждения в стеньгах, реях и парусах. У корабля «Александр Невский» от подводных пробоин образовалась «великая и опасная течь». С горечью пришлось оставить преследование и искать укрытия для исправления повреждений.

У мыса Эмине флот бросил якорь и немедленно приступил к устранению повреждений.

Через два дня все следы боя на судах были ликвидированы: подводные пробоины «исправлены благонадёжно», разбитые стеньги, реи и салинги заменены новыми. «Флот мне вверенный состоит в хорошем состоянии», — рапортовал Ушаков Потёмкину[209].

Здесь же были подведены итоги потерям, которые оказались совсем небольшими: семнадцать убитых и двадцать восемь человек раненых на всём флоте.

Малые потери русских объясняются исключительной быстротой и смелостью действий всех судов флота, до дерзости смелым и неожиданным выбором направления атаки, большой маневренностью отдельных кораблей в боевой линии и нанесением сокрушительных ударов по решающим объектам противника — флагманским кораблям — с предельно короткой дистанции.

Все эти тактические приёмы боя принадлежали творческому таланту Ф. Ф. Ушакова. Они основывались на прекрасном знании слабых сторон противника, на великолепной подготовке и слаженности действий личного состава русского флота. Такая тактическая новизна в сочетании с стремительным темпом была неожиданной даже для такого бывалого и опытного практика морских сражений, каким был алжирский адмирал Саид-Али.

Во время починки повреждённых кораблей посланные на разведку крейсеры и сопровождении фрегата «Св. Марк» у румелийских берегов разбили, потопили и сожгли много неприятельских судов. Четыре судна были взяты в плен. «Словом, при всех оных берегах таковым поражением жителям во всех местах нанесён величайший страх и ужас, уповаю тож чувствуемо и в Константинополе», — доносил Ушаков в Черноморское адмиралтейское правление[210].

От пленных Ушаков узнал, что будто бы в Варне укрылась от преследования алжирская эскадра «в немалом числе судов». Он немедленно снялся с якоря и отправился с флотом к Варне, чтобы истребить эту эскадру, а затем идти «к стороне Константинополя искать флот и судов неприятельских»[211].

Ушаков твёрдо решил уничтожить турецкий флот, где бы он ни находился, и серьёзно намеревался ворваться в Босфор.

Кто знает, как бы прошла эта весьма опасная операция, но в Константинополе ждали появления флота неукротимого «Ушак-паши» с неописуемым ужасом.

Турецкий флот, потерпев страшное поражение, несмотря на двойное превосходство в количестве судов и огневой мощи, бежал к своим берегам. Некоторые его корабли были до того избиты, что при наступившем крепком ветре пошли ко дну. Другие еле-еле дотянули до берега Анатолии и Румелии. Капудан-паша Гуссейн, боясь ответственности за поражение, долго не давал о себе знать.

Только Саид-Али со своей алжирской эскадрой с трудом достиг Босфорского пролива и ночью подошёл к Константинополю. На алжирском флагмане «Капудание» имелось свыше четырехсот пятидесяти человек убитых и раненых. Корабль был так повреждён в подводной части, что начал тонуть, сигнализируя о бедствии пушечной стрельбой.

Оглушительный грохот выстрелов под самым сералем ночью поднял весь город. Жалкий вид разбитых, с оборванными парусами и такелажем алжирских судов, множество убитых и изувеченных в командах, неизвестность, что стало с капудан-пашой и остальным его флотом, — все эго произвело удручающе тяжелое впечатление на население столицы, султана и его диван. И если до сих пор были колебания в подписании условий мира, то после победы русского флота при Калиакрии султан погнал гонцов к визирю с предписанием немедленно заключить мир.

«Контр-адмирал Ушаков весьма кстати Селима напугал», — писала Екатерина Потёмкину[212].