Адмирал Ушаков

После таких слов аплодисментов, конечно, не последовало, вместо аплодисментов поднялся и тут же затих легкий шумок, в котором нетрудно было уловить признаки восхищения смелостью и откровенностью дежурного генерала. Другой на его месте сказать бы такое не посмел, а Бегичев посмел. Что ему граф Витгенштейн, когда он служил и был на «ты» с самим Суворовым! Несколько отвлекаясь от повествования, напомним читателю, что это был тот самый благородный и почтенный Бегичев, который осмеливался с насмешкой называть худой славы Аракчеева графом Огорчеевым. И это в ту пору, когда Аракчеев состоял шефом жандармов, был императору близким человеком.

В ответ на реплику дежурного генерала граф Витгенштейн ничего не сказал, пожевал лишь губами.

— Я полагаю, граф, — растягивая слова, сказал Ермолов, — вам самому удобнее рапортовать светлейшему о состоянии своей армии и о своих видах на дальнейшие действия. Свою обязанность я нахожу лишь в том, чтобы напомнить вашему сиятельству о необходимости установить более тесное взаимодействие между армиями. Надобно попытаться задержать неприятеля на Березине, не дать ему перейти на ту сторону.

— Поверьте моему слову, генерал, мы с ним кончайт на восточный берег! — воскликнул граф.

— Но чтобы это сбылось, постарайтесь хотя бы поскорее подтянуть отставшие полки, — промолвил Ермолов, не разделявший его оптимизма.

Время встречи истекло. Ермолов сказал, что ему надо ехать к Чичагову, учтиво поклонился и отбыл.

— Донесение светлейшему я напишу, — сказал граф, оставшись один со своим штабом, — а кто его доставит? Надобно сделайт быстро, а кругом французы.

— Поручите, ваше сиятельство, это мне, — поднялся Арапов.

Граф посмотрел на него, подумал и сказал:

— Я желайт посылать вас Чичагов, но пусть то будет потом. Собирайтесь, батюшка, поедете к светлейшему.

11

"Ну вот и вырвался наконец!" — подумал Араров, направляясь с пакетом графа Витгенштейна в сторону Смоленска, где он рассчитывал найти главную квартиру фельдмаршала Кутузова. Он понимал, что именно там, где находился сейчас фельдмаршал, велся счет последним дням Наполеона. Ему хотелось хоть короткое время подышать тем воздухом, которым дышал главнокомандующий, посмотреть на события войны с высоты его штаба, с высоты солдат, офицеров и генералов главной армии, принудившей противника оставить Москву и теперь гнавшей его на запад, туда, откуда он вторгся на русскую землю в тщеславной надежде на быструю победу.

В воздухе носились снежинки, дорога угадывалась с трудом, и Арапову время от времени приходилось придерживать лошадь: не дай Бог, собьешься с пути! В здешних местах не разберешь, кто больше властвует — то ли французы, то ли русские. Тут приходится пистолеты всегда держать наготове.

Дорога проходила по запорошенным полям и перелескам. Безлюдье и тишина кругом. Глухая тишина… Как будто и войны нет никакой. По пути попадались мелкие деревеньки, но Арапов в них не останавливался. Он спешил. И только вечером, когда совсем стемнело, решил постучаться на огонек. Это было в селении, стоявшем на краю глубокого оврага, одним краем упиравшегося в редкий, наполовину вырубленный перелесок. Хозяин избы, куда постучался Арапов, вышел из сеней, недоверчиво оглядел его с головы до ног, затем бросил беглый взгляд на коня и сипловатым голосом спросил:

— Партизан?

— Русский офицер, — представился Арапов и тут же добавил: — Мне бы только до рассвета. Я заплачу.

— Да уж ладно, проходи, — дал ему дорогу в сени хозяин. — Проходи, а я пока лошадку покрою. Ишь, дрожит. Гнал, видно, сильно.

Изба дохнула на Арапова неприятной затхлостью и гарью. Посередине избы над лоханью горела лучина. При ее дрожавшем свете Арапов увидел стол с остатками недавнего ужина, образа в углу над столом и, наконец, сухонькую женщину с накинутым на плечи платком, возившуюся у печи с посудой. Увидев чужого человека, она испуганно перекрестилась и сказала:

— Не прогневайся, батюшка, ничего более у нас нету, все забрали.

— Да я, бабушка, ничего не прошу, мне ничего не надо, — постарался успокоить ее Арапов, — мне бы переночевать только.

Вошел сам хозяин, бросил шубенку на коник и неодобрительно посмотрел на гостя, все еще стоявшего у порога.

— Раздевайтесь, ваше благородие, да садись. Правда, худо у нас, но не поедешь же новый ночлег искать.

Арапов разделся и, не расставаясь с дорожной сумкой, прошел к лавке, стоявшей у передней стены так, что один конец ее заходил за стол.

— Что же это вы вдвоем живете, — заговорил он, желая завязать беседу, — или Бог детей не дал?

— Почему не дал? Дал. Дочь замуж в Косогорье ушла, а сына прошлым летом в рекруты взяли… А ты, ваше благородие, может, ужинать хочешь? — вдруг спросил хозяин. — Уж не обессудь, нету еды у нас барской. Картошки сварить можем, а другого ничего нет.

— Да вы не беспокойтесь, еда у меня есть, — похлопал по дорожной сумке Арапов.