Адмирал Ушаков

Наступил новый день. Ушаков, как и обещал Арапову, снова приехал в госпиталь. В то же самое время, что и вчера. Однако в этот раз у дверей в палату его остановил лекарь:

— Я ждал вас здесь, чтобы предупредить. Больной не один. У него монашка.

— Монашка?

— Черница из местной обители. Уже более часа, как вошла и все не выходит.

— А вы уверены, что монахиня?

— На глаза пока не жалуюсь, — обиделся лекарь. — Можно сказать, еще молодая, красивая. Прикажете доложить ему о вас?

— Не стоит, — возразил Ушаков, — пусть одни побудут, а я приеду в другой раз, может быть, даже завтра.

Ушаков поспешил к выходу. Он был несказанно рад. Он не сомневался, что за монахиня сидела сейчас у Арапова. То была его бывшая невеста — та, которую он, Арапов, долго искал и не мог найти. Все устраивалось как нельзя лучше.

Да восторжествует справедливость!

* * *

На другой день Ушакову пришла пенсия, и вместо того чтобы ехать в госпиталь, как он собирался, пришлось тащиться в монастырь, чтобы вернуть долг Филарету. Впрочем, на настроение это не повлияло. Настроение было хорошее. Игумен заметил это сразу. Приняв деньги и небрежно сунув их в ящик, он посмотрел на него и восхищенно покачал головой:

— Вы сегодня весь в лучах радости. Не война ли кончилась?

Ушаков отвечал, что Наполеон еще не покорен, война в Европе продолжается, так что бить в колокола рановато… Он стал рассказывать о своей неожиданной встрече с Араповым — человеком, участвовавшим с ним в сражении при Калиакрии и с некоторых пор сделавшимся ему близким, — о том, как этот Арапов, попав в местный госпиталь, нашел здесь свою бывшую невесту, которую у него отняли самым подлым образом нехорошие люди лет двадцать тому назад… Филарет слушал, снисходительно улыбаясь. Ушаков рассказывал обо всем этом с таким волнением, с такой заинтересованностью, словно не друг его, а он сам повстречался со своей бывшей невестой. Таким игумен его никогда еще не видел.

— А мы часовню достраиваем, — сообщил Филарет, едва Ушаков закончил свой рассказ. Этим как бы давая понять, что, хотя история Арапова и его невесты и представляет интерес, сообщение о строительстве часовни все же является более важным.

Филарет пригласил Ушакова посмотреть, что делается на этой самой часовне, но Ушаков отказался. Игумену даже показалось, что он обиделся на его предложение, потому что не стал больше задерживаться и уехал.

Встреча с игуменом и в самом деле чуть попортила Ушакову настроение. Но вскоре к нему вернулось спокойствие, и он направился в госпиталь наведать бывшего сослуживца.

Он застал Арапова сидящим на койке: ему сделалось лучше, но лицо его тускнело от озабоченности.

— Вы очень добры ко мне, — сказал Арапов Ушакову в ответ на его приветствие, — вашу доброту я никогда не забуду.

Ушаков ждал, что он будет рассказывать о встрече со своей бывшей невестой, но Арапов не сказал о ней ни слова. Вместо этого принялся расспрашивать его о жизни в деревне, об отношении темниковских крестьян к войне.

— Ты слишком много думаешь о войне, — заметил Ушаков.

— Я не могу об этом не думать, — ответил Арапов.

Он устал сидеть и осторожно лег на спину, прикрыв ноги одеялом.

— Много пришлось повидать на этой войне?

— Не больше, чем другим. — Арапов подумал и тихо, не срываясь, продолжал: — Я видел смерть генерала Кульнева. Мужественный был человек, настоящий герой. Еще я видел обугленные развалины, видел, как увозили из опустошенного края плачущих детей… Запомнился молодой подпоручик, фамилия которого осталась мне неизвестной. Запомнились слова его: "Сия война обернется для России не только бедствиями, она пробудит в народе новые мысли, новые понятия о власти".

Ушаков слушал и с удивлением открывал для себя: это был совсем не тот Арапов, которого он знал раньше. Война сделала его другим.

"Все о войне да о войне, а говорить о ней не хочет, — думал Ушаков. Странно… Делает вид, как будто и не виделись с ней вовсе. Что это могло бы значить?"

Их новая встреча состоялась через день. Арапов показался Ушакову еще более удрученным. Он лежал на спине, уставив взгляд в потолок.

— Тебе сегодня хуже?

— Да нет, все так же.

Арапов посмотрел на Ушакова, потом снова уставился в потолок и, оставаясь в таком положении, сообщил, что принял решение ехать домой.

— Домой? Куда домой?

— В деревню свою.

— Но это невозможно.

— Возможно, Федор Федорович. — Арапов оторвал голову от подушки и осторожно сел, опустив ноги на пол. — Только сейчас и ехать, пока санный путь стоит. До Инсара дорога накатанная, — продолжал он, все более оживляясь, — на добрых лошадях за день или два доберусь, а оттуда до деревни моей всего-то верст тридцать с небольшим.

— Положим, доберешься быстро. Но там не будет лекаря.

— Зачем мне лекарь? Мне щи горячие нужны да солнце. Уверяю вас, весна поставит меня на ноги надежнее любого лекаря.

Ушаков смотрел на него долго, пытливо. Спросил в упор:

— А она?

— Тоже поедет. Она сама этого хочет, — добавил он, словно был виноват в том, что едет.

— Ну, ежели так, — немного подумал Ушаков, — тогда другое дело, тогда езжайте. Скатертью вам дорога.