Адмирал Ушаков

— Не стоит, Семен Афанасьевич, — снова уселся в кресло Ушаков. — Ты же знаешь, я человек некомпанейский, своей персоной в подобные собрания вношу только скуку. Без меня обойдетесь. А меня лучше домой отправь.

— Как домой?

— Домой, и все тут. Зачем мне ваше веселье портить?

— Ну, батюшка мой, так не пойдет, — воспротивился Пустошкин. — Так не годится. Уж коли дело до этого дошло, тогда делать нечего, вместе поедем. Именно вместе. Только еще раз в компании надо показаться, еще раз выпьем на прощание и отвалим.

Они вернулись домой еще засветло. Хозяйка с дочерьми варила яблочное варенье, Федор укладывал в дорожный сундук вещи.

— Куда это ты собираешься? — неодобрительно посмотрел на него Ушаков.

— Не век же нам тут жить!

Уложив вещи и заперев сундук, Федор сунул Ушакову какие-то бумаги.

— Дело-то я сделал, осталось тебе, батюшка, только подпись под бумагами поставить да деньги получить.

Бумаги закрепляли собой сделку о купле-продаже недвижимости. Ушаков посмотрел на проставленные суммы и остался доволен.

— Спасибо, Федор.

— Не мне говори спасибо, а тому, кто с караваем тебя встретил. Он выручил, можно сказать, все сам сделал.

Пустошкин, узнав, что на недвижимость покупатели нашлись и дело в основном сделано, потащил Ушакова в столовую.

— Пойдем выпьем винца доброго по случаю такой сделки, а потом чаем займемся со свежим вареньем. И не отнекивайся, все равно не отстану. И ты, Федор, пойдем с нами. Мой дом не корабль, у нас чинов не признают.

Старые боевые товарищи просидели за столом до глубокой ночи. Федор после чая сразу пошел спать, а они занялись беседой — вспоминали прошлое, говорили о настоящем, гадали, будет ли война с Наполеоном или не будет и как долго продлится перемирие с Оттоманской Портой. Кончилась эта беседа тем, что Пустошкин уговорил Ушакова не спешить с отъездом из Севастополя, погостить у него хотя бы еще несколько дней.

8

После отплытия от острова Корфу русской эскадре первое время очень везло. Дул свежий попутный ветер, корабли неслись на надутых парусах легко и быстро, на флагман не поступало ни одного сигнала о неисправностях или происшествиях.

Горечь расставания с жителями Корфу постепенно растаяла, и матросы стали поговаривать уже не столько о высокомерных французах, заменивших на Ионических островах русский флаг своим, сколько о предстоящей встрече с родной землей, о том, что Россия хотя и бедная страна, беднее европейских, а все ж милее русскому сердцу. Правду в народе говорят: рыбам море, птицам небо, а человеку отчизна — вселенный круг.

Сенявин, как и обещал Арапову, больше не пил. Однако он не был весел, все эти дни пребывал в мрачном предчувствии скорой беды.

— Не нравится мне это, — жаловался он Арапову.

— Что именно?

— Уж слишком легко дается плавание. Дурная примета.

В середине октября эскадра благополучно прошла через Гибралтарский пролив и вышла в Атлантический океан, взяв курс на север.

Несколько дней плыли при слабом, но довольно устойчивом ветре. Океан расстилался в своем спокойном величии, смешав свою синь с синью неба так, что между ними почти не угадывалось грани. Арапов смотрел на эту общую синь, и ему начинало казаться, что корабли не плывут, а парят в бесконечном воздушном пространстве.

На шестой день после выхода в Атлантический океан ветер неожиданно спал, паруса беспомощно повисли, наступило полное затишье. Арапов, стоявший на шканцах, почувствовал духоту. Так продолжалось с четверть часа. Но вот паруса встрепенулись от набежавшего воздуха. Поток ударил с кормы, потом потянуло с правого борта, а спустя некоторое время неожиданно стало дуть с обратной стороны. Ветер вроде бы путался, не зная, какое взять постоянное направление. Наконец он перестал метаться, подул с одной стороны, юго-западной, усиливаясь с каждой минутой. А с усилением ветра круче и грознее становились волны. Корму теперь подбрасывало так, что форштевень корабля поминутно погружался в клокочущую воду. Верхнюю палубу обдавало пенными брызгами.

Арапов пошел искать Сенявина, чтобы быть с ним рядом на случай, если он вдруг понадобится. Командующий находился на нижней палубе, где с командиром корабля обсуждал меры противодействия шторму. Увидев адъютанта, ободряюще кивнул: мол, ничего страшного, обычная непогода…

— Как в трюмах? — спросил он командира.

— Появилась небольшая течь, — отвечал тот. — Я приказал поставить к помпам людей.

Они спустились в трюм посмотреть, как там идут дела. При свете фонарей там работала целая команда. На дне трюма стояла вода, доходившая работавшим до щиколоток.

— Как, братцы, помпы качают?

— Качают. Море перекачаем и домой посуху пойдем.

Арапов узнал по голосу Бахаря, который однажды угостил его тертым хреном. Веселый был человек Бахарь! Первый на корабле потешник. Он и на дудке умел играть, и плясать, и истории смешные рассказывать. Матросы его любили.

Молоденький мичман, руководивший командой, доложил Сенявину, что помпы все исправны и течи пока не очень опасны.