Адмиралы Арктики

На вопросы «где же самодержец?» уже известный корреспондентам пресс-секретарь заявил, что: «государь прибудет позже». Остальные свитские важно и загадочно отмалчивались, отвечая иностранцам почему-то не на обиходном среди знати французском, а на британский манер: «ноу коммент».

Что до измышлений: «где может быть монарх?» – тут кто на что был горазд, предполагая, например, что Николай мог остаться на Соловках, предаваясь молитвам. Приплетали и Землю Санникова, и непонятную возню вокруг загадочного американского ледокола.

– По-моему, нас знатно провели! – не столь расстроенно, сколько озадаченно резюмировал шведско-норвежский консул, и…

И был прав!

* * *

Российские линии телеграфных сообщений ещё с конца прошлого века имели выход на Европу через «задний (северный) двор» – проходя Кемью, Кольским полуостровом, далее Александровск, Печенгский монастырь до границы с Норвегией, соединяясь со скандинавской сетью.

Некоторые из не особо привередливых иностранных агентов посчитали, что, минуя властный Петербург, их сообщения избегут бдительного ока царской охранки.

Тексты тем не менее набивали осмотрительно нейтральные. Но адреса…

Например, шведско-норвежский консул писал в своём донесении напрямую в Лондон: «…из этого следует, что русский монарх, вероятней всего, покинул бо́льшую часть своей свиты именно после (или во время) посещения Соловецкого монастыря. Беря во внимание явную (или неявную) подмену царственной особы на виду с борта, когда все считали, что русский император по-прежнему на головном судне, есть все основания считать, что мы имеем дело со спланированной акцией – частью некой тайной операции или интриги. Можно предположить, что за те восемь суток пути, пока мы шли в этом неведении от Белого моря до Екатерининской гавани, Николай II и сопровождавшие его высокие адмиральские чины могли оказаться где угодно, воспользовавшись любым быстроходным судном».

Ещё не успели истомиться пять дней в ожидании того самого обещанного пресс-секретарём «государь прибудет позже», как телеграфом прибежало новое известие – его императорское величество изволили вернуться в Архангельск, откуда, не задержавшись и часа, отбыли в Санкт-Петербург.

Конечно же нашлись те, кто особо обратил внимание, какое судно доставило самодержца – пароход «Лейтенант Скуратов», вновь обострив у заинтересованных лиц настырное желание поближе познакомиться с капитаном Престиным и попытаться что-нибудь выудить у экипажа.

Часть чиновников и генералов из свиты практически сразу и весьма резво отправилась вслед за государем, в Петербург.

Члены комиссии (в основном инженерных специальностей) остались – претворять в жизнь высочайшее утверждение о «главной морской базе» на Севере.

* * *

А был уже август. Северное лето в самом разгаре. В прямом смысле – теплее уже не будет. Природа, да и люди – всё спешило отдать-взять-умножить…

Томлёное солнце решительно примеривалось к горизонту: «нырнуть, не нырнуть…». Кончались белые ночи.

Слегка всколыхнутый Александровск снова втягивался в свой привычный ритм.

«Приезд, не приезд, скоропостижный отъезд» императора ещё долго бы оставался главной темой в заголовках местных газет, если бы…

* * *

Если бы…

Впрочем, вернёмся чуть назад… к Соловкам.

Возможно, в иных условиях Романов и уделил бы должное внимание достопримечательностям Макарьевского поселения, но при чаепитии настоятель монастыря келейно известил, что четверть часа назад из Савватьевского скита срочно прибыл монах с докладом: у входа в губу Сосновая стои́т бот-крейсер «Великая княгиня Ксения Александровна». И передал записку от шкипера корабля, где было коротко: «…согласно приказа: прибыл на место. Ожидаю пассажиров».

Выехав для виду степенно и неторопливо, остальной путь поспешали, преодолев практически полных четырнадцать вёрст по грунтовой дороге до Новой Сосновки за час с небольшим.

Растрясло в бричке изрядно, что вроде бы привычного к неспокойным палубам Рожественского немного укачало – уже с полдороги вице-адмирал ехал бледный, и только лишь ступив на поперечины гребного катера, почувствовал себя в родной стихии.

Сам Романов держался крепко – знать, сказалась бо́льшая практика езды на лошадях.

Благо дорога была не пыльная, погода не жаркая. Ноздри глотали свежий, пропитанный морем воздух, глаза полнились молодой зеленью травы́ и хвои почти не тронутой человеком природы, порой выхватывая за деревьями то часовенку, то вершок поклонного креста.

Вид на губу Сосновая открылся уже при спуске к отлогому каменистому побережью: неглубокая тоня[48] у самого берега, клочки лесистых островков с россыпью скалистых вкраплений на тёмно-синей ряби. Бурлит отлив, обнажая мокрые мшистые камни.

В двух милях от берега покачивается на якоре парусно-винтовой бот «В. К. Ксения Александровна» – заходить в мелководную губу, насыщенную множеством луд, корг и торчащих из воды осыхающих камней[49] было чревато.