– Да всё то же – что люди ничему не учатся, раз за разом наступая на одни и те же грабли. И добреньким совсем быть никак не получалось. Величество постоянно требовал ставить на паузу, порой перематывать назад…
– Ты гляди, освоился!
– Ага. Требовал объяснений и комментариев. И получилось по-дурацки – хотел быть третейским судьёй, а нет-нет да и срывался на правду-матку. А ещё и на советы, которые ой как ему не нравились.
– А конкретней? Про самодержавие?
– Про самодержавие вообще старался не заикаться, даже про конституционную монархию, зная его бзик и заветы папаши. Но он сам…
Андрей Анатольевич стал вспоминать, пересказывая вслух, обрывками, а потом восстанавливая полную картину.
– Чем же так плох самодержавный строй? – В голосе императора запальчивость, обвинение и обида, что ли…
– Самодержавие тормозит развитие науки, основываясь практически на феодально-торговых отношениях, – после секундной паузы ответил капитан.
Монарху тоже понадобилось пару мгновений, чтобы понять смысл. Кивнув сам себе, он продолжил допытываться:
– О либерализме вашем я уже наслышан. Но ваша диктатура?..
– Медленными шагами модернизацию экономики не провести – страну сожрут раньше. Оружие будет такое, что просто пушечным мясом противника уже не остановишь. – Дополнив в думах: «Впрочем, и пушечным продолжали останавливать. Не только во Второй мировой, и гораздо позже».
– А дальше?
Капитан и не заметил, что замолчал, обыгрывая воспоминания:
– В целом про индустриализацию тридцатых годов у меня получился почти сорокаминутный ролик. Рассказать об этом почти правдиво, со всеми перегибами – как тянул за уши страну, в прямом смысле, Сталин, было чрезвычайно необходимо. Мягкое, почти либеральное самодержавие Николая Второго так не сможет.
– А дальше? – переспросил Шпаковский.
– А дальше Романов понёс ахинею! «Смеете учить нас! Да вы отринули веру! Безродные!» Дескать, «неблагородная кровь»!
– Орал?! – удивился Шпаковский.
– Нет. Он не тело́к, но всегда такой… сдержанный. Пф! Не хватало, чтоб на меня на моём судне ещё кто-то орал! Но бубоносил, типа: я есмь царь, помазанник и… про Бога, веру, душу мать.
– Остужать подобный догматизм лучше всего, выдав что-нибудь за рамками образования оппонента. Чтоб умно, веско и непонятно, – подсказал помощник.
– Я ему и выложил, назидательно и издевательски…
Заговорив о вере и поминая Бога, Романов безотчётно забе́гал глазами по углам помещения, выискивая икону. И не найдя, исказился почти страдальчески лицом, упрямо перекрестился.
Черто́в только поразился этому и всё же смягчил тон:
– Вера, ваше величество, находится в диаметрально противоположной плоскости от науки. А наука говорит, что у всех людей на планете кровь делится на четыре группы и резус-факторы. Кровь разных людей с одинаковой группой можно смешивать, и вполне вероятно, что облегчая страдания вашего сына, ему при переливании подойдётздоровая кровь какой-нибудь розовощёкой крестьянки. И вообще, если уж говорить о вере, все мы от Адама и Евы. А согласно раскопкам археологов и научным исследованиям, прародина человека – Африка, где ныне негритосы, извините, голожопые проживают. Вера, религия, ваше величество – это тоже своего рода феодализм. В наше время (там, в двухтысячных годах) так страдают верой только мусульмане (почти в фанатичных формах), где сохранились феодальные системы управления. Несомненно, управлять безграмотным богобоязненным народом легче, но из необразованных крестьян инженеров не вырастишь. А без инженеров не проведёшь индустриализацию. Феодализм устарел.
– И что?.. – Император пытался возразить, запнулся, нашёлся: – Что плохого в патриархальности. В вековых традициях?
– Но вы же отказываетесь от пролётки в пользу автомобиля? Прогресс…
Возникла пауза. Шпаковский, не доставая пачки из кармана, выуживал очередную сигарету. Капитан недоумённо уставился на давно потухший окурок, затем снова вдаль – над морем снова туманило, и «Скуратов», постепенно погружаясь в серую пелену, медленно терялся из виду. Передёрнул плечами:
– Холодно. Пойдём в офис. Там поговорим.
Спускались вниз.