Адольф Гитлер. Том 1

Свою вновь обретённую самоуверенность Гитлер продемонстрировал весьма вызывающим и рискованным жестом — он вышел из национального единого фронта и пригрозил своим опешившим сторонникам, что исключит из НСДАП всякого, кто будет активно участвовать в сопротивлении Франции; были случаи, что он и выполнял эту угрозу. «Если они ещё не усекли, что грёзы о примирении — это наша смерть, то им ничем не поможешь», — парировал он все сомнения[376]. Конечно, он заранее знал, какие проблемы возникнут в результате этого его решения, но как собственная интуиция, так и тактические соображения требовали от него, чтобы его партия не затерялась в ряду многих других объединений — рядом с буржуазными союзами, марксистами, евреями — в анонимности широкого национального сопротивления. И как он боялся, что борьба за Рур объединит народ вокруг правительства и укрепит режим, то так же и надеялся использовать возникший в результате его интриг хаос для своих далеко идущих путчистских замыслов. «Пока нация не сметёт убийц внутри своих границ, — писал он в „Фелькишер беобахтер“, — успех вовне невозможен. В то время, как устно и письменно направляются протесты Франции, истинный смертельный враг немецкого народа затаился внутри собственных стен». С характерной последовательностью, вопреки всем нападкам и даже вопреки подавляющему авторитету Людендорфа, он настаивал на своём требовании, заключавшемся в том, что сначала следует рассчитаться с внутренним врагом. Когда главнокомандующий вооружёнными силами генерал фон Сект, беседуя с Гитлером в начале марта, спросил, присоединится ли Гитлер со своими сторонниками в случае перехода к активному сопротивлению к рейхсверу, то получил недвусмысленный ответ, что сперва нужно сбросить правительство. И представителю канцлера Куно он тоже четырнадцать дней спустя заявил, что сперва следует покончить с внутренним врагом. «Надо призывать не „долой Францию“, а долой предателей отечества, долой ноябрьских преступников!»[377]