Адольфус Типс и её невероятная история

В конце концов он выскочил из дома, хлопнув дверью, и оставил маму одну. Мы услышали, что она плачет, и спустились. Барри налил ей чаю, а я держала её за руки и говорила, что всё будет хорошо, что я уверена: дедушка уступит и всё-таки уедет. Но я только так говорила. Он не уедет, по своей воле уж точно, ни за что на свете. Им придётся его вытаскивать, и, как мама говорит, когда они это сделают, у него сердце разорвётся.

Четверг, 23 декабря 1943 г.

Письмо от папы для всех нас с пожеланиями счастливого Рождества. Он пишет, что сейчас в Италии, и там только дождь и грязь, и когда забираешься на один холм, впереди тебя всегда ещё один, но, по крайней мере, с каждым холмом приближаешься к дому. Мы читали письмо за завтраком и только закончили, как в дверь постучали. Оказалось, это миссис Блумфелд. Она сказала, что принесла нам рождественскую открытку. Мама пригласила её зайти. Миссис Блумфелд была вся красная и еле дышала от своего велосипеда. Было так странно видеть её у нас дома. Она была совсем не похожа на нашу учительницу, а больше на тётушку, которая зашла в гости. Как только она уселась, Типс сразу запрыгнула к ней на колени. Миссис Блумфелд пила чай и говорила, какая Типс чудная кошка, даже когда та запускала когти ей в колени.

Потом миссис Блумфелд вдруг посмотрела на дедушку, он сидел напротив. Не помню всего, что она говорила, но что-то вроде этого:

– Мне кажется, мистер Трегенца, мы с вами – как это вы говорите по-английски? – разделяем много общего. – Дедушку это чуточку огорошило (здоровское слово). – Мне говорят, вы единственный человек в деревне, кто не собирается уезжать. Пожалуй, я вела бы себя точно так же, как вы. Я так любила наш дом в Голландии, в Амстердаме. Я в нём выросла. Всё, что я любила, было у нас дома. Но нам пришлось уехать, мы не могли поступить иначе. У нас не осталось выбора, потому что немцы подступали всё ближе. Они напали на нашу страну. Мы делали всё, что могли, изо всех сил старались их остановить, но ничего не получалось. У них было слишком много танков и самолётов, они оказались слишком сильны для нас. Мой муж, Якобус, был евреем, мистер Трегенца. И я еврейка. Мы знали, что они хотят сделать с евреями. Они хотят нас всех убить, словно крыс, избавиться от нас. Мы это знали, и потому нам пришлось бросить наш дом. Мы приехали в Англию, мистер Трегенца, где нам ничего не угрожало. Мой Якобус – он вступил в торговый флот. У нас в Голландии он был капитаном дальнего плавания. Мы, голландцы, умелые моряки, как и вы, англичане. Якобус был хорошим человеком и очень добрым, как и вы, – Барри мне рассказывал, и Лили тоже. Пусть они убили его, мистер Трегенца, но они не убили меня, пока ещё нет. Но они убили бы, если бы смогли. Если они придут сюда, то сделают это.

Дедушка не отрывал глаз от лица миссис Блумфелд всё время, пока она говорила.

– Вот почему я прошу вас покинуть ваш дом, как это сделала я, – чтобы сюда смогли прийти американские солдаты. Они попользуются вашим домом и полями несколько месяцев, будут здесь тренироваться. Тогда у них получится пересечь море и освободить мой народ, и мою страну, и много других стран. Тогда немцы ни за что не придут сюда, никогда не пройдут маршем по вашим улицам. Тогда страдания моего народа закончатся. Я знаю, это очень тяжело, мистер Трегенца, но я прошу вас сделать это для меня, для моего мужа, для моей страны – и для вашей страны тоже. И мне кажется, вы это сделаете, потому что я знаю, что у вас большое и доброе сердце.

Я видела, что дедушкины глаза полны слёз. Он встал, накинул на плечи куртку, надел шапку, не говоря ни слова. У двери он остановился и повернулся к нам:

– Одно только скажу, дамочка: жалко, что у меня не было такой учительницы, когда я был мальчишкой.

Потом он вышел, и Барри выбежал за ним, а мы остались сидеть и молча глядеть друг на друга.

После этого миссис Блумфелд не стала надолго оставаться, а дедушку с Барри мы не видели до тех пор, пока они не пришли обедать. Дедушка мыл в раковине руки и вдруг сказал, что всё обдумал и прикинул и после обеда можно начинать собирать вещи, а он прямо сразу отгонит овец к дяде Джорджу и мы оба с Барри ему понадобимся. Потом он очень тихо добавил:

– Но только пока нам не разрешат вернуться обратно.

– Мы вернёмся, обещаю, – сказала мама, а потом подбежала и обняла его. Тогда он заплакал. Это был первый раз, когда я видела, как дедушка плачет.

Суббота, 25 декабря 1943 г.