Адорно в Неаполе

Ханс Магнус Энценсбергер в своем эссе о туризме, написанном в пятидесятые годы под явным влиянием Адорно, возводит туристические потребности людей к романтической мечте о свободе. Нетронутая природа и нетронутая история «до сегодняшнего дня остаются идеалом для туристов. Туризм – не что иное, как попытка осуществить сокровенную мечту романтиков, спроецировав ее в далекие края. Чем более закрытым становилось буржуазное общество, тем активнее граждане пытались вырваться из него, став туристами»[7]. Трудно представить себе более подходящее воплощение этого стремления к свободе чем сверкающий грот Копиша. Впрочем, и путешествие самого Копиша было скорее бегством от семейных и педагогических оков, чем образованием, а Дитер Рихтер считает, что «стремление на юг нередко было спасением от севера»[8]. Остров Капри стал прибежищем нонконформистов и другой разношерстной публики[9]. Это сообщество просуществовало недолго – из-за логического парадокса, который даже в самом нонконформистском месте порождает очень конформистские процессы: все стремятся именно туда. Энценсбергер полагает, что в тот момент, когда буржуазное общество создает мечту о первозданности, оно уже отказывается от этой мечты. Уже Копиш активно поспособствовал превращению Капри в туристическую Мекку, в качестве «мультимедийного пропагандиста освоения острова» [10] он планировал создать миниатюрные модели Везувия или грота[11]. «В этих благословенных местах ты все равно слышишь шум немецкого поэтического леса»[12], – несколько раздраженно отмечал Теодор Фонтане еще в 1874 году, подразумевая наряду с гротом стихотворение Августа фон Платена, друга Копиша, о рыбаках с Капри.

Вплоть до двадцатых годов туристические «райские места» навязывались публике все более активно. «Зачем куда-то ехать?» – спрашивает Зигфрид Кракауэр, редактор «Frankfurter Zeitung», в романе «Георг» устами главного героя, который спасается от весенней суматохи в кинотеатре, где ему на экране немедленно показывают все то же весеннее солнце. Какие первые кадры он увидел? «Голубой грот нависал совсем рядом и одновременно сиял вдалеке, как он никогда не мог бы сиять в действительности»[13]. Друг Кракауэра, молодой композитор Теодор Визенгрунд-Адорно, уже тогда знал всю подноготную этого феномена – задолго до того, как под именем Адорно он прославился своими нападками на любые формы проведения досуга, в том числе на путешествия: компания Томаса Кука, изобретателя организованного туризма, платила колоритному рыбаку с Капри, чтобы обеспечить «зубастым американским дамам» и «господам из Саксонии» [14] ощущение аутентичности, – как ни странно, этот аутентичный оригинал встречается во многих местах. «Ах как мило», – восклицают туристы, клиенты Кука.

Кратер Везувия, 1925

Хильшер, Курт

Тем не менее, в сентябре 1925 года Кракауэр и Адорно отправились в путешествие по Южной Италии, к Неаполитанскому заливу и Амальфитанскому побережью. Но что же там делать человеку, который так хорошо понимает всю сомнительную сущность туризма? Можно подняться на Везувий – что может лучше такой громады, как вулкан, дать ощущение неповторимости, ради которого и отправляются в путешествие? «Вулканы с их разрушительной мощью» [15] еще в кантовской «Критике способности суждения» относятся, наряду с могучими скалами, ураганами, бушующим океаном и другими подобными опасными явлениями, к тем природным феноменам, которые способны вызывать в нас возвышенные чувства. Но при одном условии: «если мы находимся в безопасности»[16]. Ибо тот, кто испытывает страх, «не способен судить о возвышенных сторонах природы»[17], такой человек занят банальным спасением своей жизни. Наконец-то найдено несомненное преимущество туриста перед местным жителем. Последний живет в опасной области, где может начаться извержение, а гость спокойно наслаждается благородным ужасом, проводя остальное время в безопасности. «Таким образом, субъектом бесконечных идей разума, по Канту, является турист»[18], – пишет Борис Гройс.

Однако во времена Канта Везувий еще не попал в цепкие лапы Кука. Только в 1887 году Джон Мэйсон Кук, сын в компании «Томас Кук и сын», приобрел канатную дорогу, открытую восемью годами ранее. Незадолго до своей смерти Кук начал осуществлять проект электрической железной дороги до фуникулера. В 1906 году Везувий попробовал защищаться и во время извержения разрушил последний участок фуникулера, эту часть пути приходилось преодолевать на лошадях. Но три года спустя разрушенный участок восстановили, количество вагончиков увеличили вдвое, а электричество позволяло совершать подъем даже ночью. В двадцатые годы наплыв публики был так велик, что фуникулеру добавили три колеи[19]. Благодаря концепции организованного туризма каждый, кто покупал тур по центральной и южной Италии, получал купон, позволяющий подняться на Везувий – неважно, хотел этого турист или нет[20].