Адриан Моул: Дикие годы

Раньше я мог прочесть слова «Будь мне верна» наизусть. Мы с Бьянкой, бывало, подпевали Бену Э. Кингу, когда вместе готовили себе воскресный завтрак. Ударными инструментами нам служили: коробок кухонных спичек, лопаточка и банка сушеной чечевицы.

В «Забегаловке Эда» я попробовал напеть ее себе под нос, но не смог вспомнить ни единого слова.

Когда песня закончилась, я был весь в слезах. Ну почему она не была мне верна?

Человек, сидевший на соседнем табурете, спросил, чем он может мне помочь. Я попытался взять себя в руки, но к своему абсолютному ужасу громко и неудержимо разрыдался. Потекли слезы; потекли сопли; раздались недостойные всхлипы и ходуном заходили плечи. Незнакомец обхватил меня рукой и спросил:

— Что, отношения испортились?

Я кивнул и между всхлипами выдавил:

— Все кончено.

— У меня тоже, — сказал он. И добавил: — Меня зовут Алан.

Алан рассказал мне, что он «раздавлен», поскольку его партнер Кристофер влюбился в другого человека. Я заказал еще два пива и после этого поведал Алану историю о Бьянке и Мартине Маффете. Алан признался, что шокирован, и проявил столько участия, что даже поинтересовался, каково сейчас моей маме. Я ответил, что звонил ей вчера вечером, и она сказала, что жизнь для нее кончена.

Мы с Аланом договорились встретиться выпить в 8 часов вечера сегодня. Неужели я теперь, как Бланш Дюбуа, попал в зависимость от доброты посторонних людей?

Полночь . Алан так и не появился. Я просидел в «Дилижансе и Упряжи» больше часа, дожидаясь его. Вероятно, он встретил другого незнакомца с более оригинальной жизненной трагедией.

Мне ее не хватает. Мне ее не хватает. Мне ее не хватает.

Четверг, 27 февраля

Сегодня вечером надо мною навис Роберто и заставил съесть тарелку тальятелли под заячьим соусом.

— Баба ест баба, еда ест еда, — сказал он.

Наверное, на его родном итальянском в этом смысла больше.

Джейк протянул конверт с деньгами зловещему незнакомцу.

— Быстро и чисто, — сказал он. — Они не должны понять, что их настигло.

Незнакомец хрюкнул и вышел из притона в Сохо. Джейк огляделся: безвкусные размалеванные девки, зверские рожи полуночных пьянчуг. Неужели только вчера он был в Озерном краю и пытался совершить самоубийство? Когда он поднимался на ноги, молодой проститутке удалось за него зацепиться. Он раздраженно оттолкнул ее в сторону со словами:

— Исчезни, малышка, я познал и утратил единственную женщину, которая мне нужна.

Он вышел в полную жизни ночь Сохо, и его ковбойские сапоги странно цокали по сумеречной мостовой. Следует завтра заменить подметки и набойки, подумал он. Проходя мимо Олд-Комптон-стрит, он поднял взгляд на окна квартиры над «Кондитерской Альмы». Свет в окнах еще горел, но он знал, что вся человеческая жизнь там уже погашена. Он стал убийцей по доверенности.

Сердце его истекало слезами, но лицо, как всегда, оставалось непроницаемым — жестким, неумолимым, и не было на нем божеского благословенья.

Суббота, 29 февраля

Поставил в известность мистера Андрополосиса, домовладельца, что найм квартиры переходит ко мне, и заплатил ему за месяц вперед, так что комната теперь моя. Слава Богу, что уже конец месяца. Совершенно определенно — месяца хуже не бывало с самого начала времен.

Как бы в довершение нашего каталога семейных несчастий, сегодня рано утром бабушку отвезли в больницу с острой болью в животе. Днем я туда позвонил, и дежурная сестра сказала, что бабушке «покойно». Если это правда, то она — единственный член нашей семьи, кому действительно хорошо, потому что все остальные невыразимо страдают.

Воскресенье, 1 марта

Сегодня днем присоединился к маме, папе и Рози у ложа бабушки. Я впервые увидел ее без зубов. Меня шокировало, насколько она состарилась .

Мама похудела, а глаза у нее больные, точно она плакала, не переставая, с того момента, как Маффет ее предал и покинул. Когда время посещения истекло, и мы шагали к выходу, мама с горечью произнесла:

— Они сейчас в Хаунслоу, живут у его брата Эндрю.

— Я не желаю этого знать, мама, — ответил я, а отец сказал:

— Давай оставим это, Полин.

Рози заявила:

— А я рада, что он свалил. И, надеюсь, никогда не вернется. — Она протянула руку, отец взял ее, и они церемонно вышли в большие двойные двери палаты.

Мы шли вдоль высоких больничных корпусов, у наших ног вихрился мусор, и меня вдруг охватило предчувствие рокового конца.

Я чуть не повернул назад, чтобы как следует попрощаться с бабушкой, но мне не хотелось, чтобы остальные дожидались меня на щербатой автостоянке, поэтому я и не пошел. Вместо этого мы отправились домой и съели по упаковке ростбифа из «Маркса-энд-Спенсера». Мой был довольно неплох, но по сравнению с бабушкиным — какой-то ненастоящий. Когда я утрамбовывал фольгу от упаковок в педальную урну на кухне, зазвонил телефон. Кто-то из больницы сообщил:

— Миссис Эдна Мэй Моул скончалась в 5 часов 15 минут.

Я попробовал вспомнить, где именно я был в 5.15, и вычислил, что как раз в эту минуту помогал отцу проверять давление в шинах на заправочной станции «Бритиш Петролеум».