Адриан. Золотой полдень

Он едва не бросился в бега, однако сумел вовремя взять себя в руки. Скорее всего, эти пр'oклятые Юпитером горожане — хитрые греки, падкие на всякое непотребство сирийцы, похотливые, словно кролики, арабы, грязные иудеи, — взбунтовались и решили поддержать безумцев в Иудее, Киренаике, Александрии, а также в выжженной дотла Селевкии. Могло быть и так, что кто-то из должностных лиц, не посоветовавшись с наместником, отважился отправить на плаху кого-нибудь из приверженцев Иисуса. В подобных случаях христиане, впадая в исступление, чуть ли не всей общиной сбегались к преторию и требовали немедленно казнить их всех за компанию. Все они — а их было несколько десятков тысяч человек! — изнывали от желания поскорее оказаться в царстве небесном.

Такое тоже бывало в Антиохии.

Когда же Адриану донесли о причине всеобщего ликования, он бросился навстречу императору.

Кортеж продвигался с изматывающей медлительностью. Траяну уже давным — давно пора было спешиться, он едва держался на жеребце, но на виду ликующих воинов и горожан он и помыслить не мог о том, чтобы перебраться в коляску к Плотине и Матидии. Марк терпел, решив, что лучше умрет на коне, чем позволит стащить себя на землю, как мешок с дерьмом. Будь что будет, но он доедет до дворца наместника.

Сидевшая в императорской повозке Помпея полными ужаса глазами следила за мужем. Она приказала Лонгу держать поближе к императору двух здоровенных сингуляриев, чтобы в случае чего они успели подхватить императора и помогли бы Марку достойно спуститься на землю.

Марк движением руки отогнал от себя добровольных помощников. Этот величавый жест вызвал бурю восторга у встречающих.

Помпея Плотина задернула переднюю занавеску, отделявшую внутреннюю полость от сидения возницы. Матидия — заднюю.

Траян сумел добраться до главной площади. Здесь спешился.

Сам.

Сингулярии лишь слегка придержали его под локти. Толпа разразилась громкими восторженными криками. Когда все закончилось, Помпея Плотина долго не выходила из коляски. Зажав платок между зубами, она молча рыдала за задернутыми занавесками. Матидия изо всех сил успокаивала ее.

Между тем толпа зевак, собравшаяся у дворца наместника, вовсе не собиралась расходиться. К вечеру площадь была забита горожанами, которым, казалось, только и было забот, чтобы вновь увидеть повелителя. Мальчишки сверху донизу облепили выстроенную перед дворцом гробницу славного Германика, — здесь, в Антиохии, сто лет назад герой, коварно отравленный наместником Сирии Гнеем Пизоном, расстался с жизнью. Оттуда они громко и взахлеб комментировали всякую сцену, которую удавалось подсмотреть за окнами дворца. Когда стемнело, на площадь принесли факелы. Горожане сочли это хорошим предзнаменованием и те, кто до сих пор ехидно посмеивались над энтузиазмом толпы, над якобы поправившимся цезарем, первыми сгрудились у входа во дворец.

Марк Ульпий Траян, император, великий жрец — понтифик, победитель германцев, даков, парфян, — вышел к народу, когда совсем стемнело. Он помахал толпе рукой с балкона. Его окружала свита, в которой граждане различили его супругу, племянницу, наместника Сирии и некоторых высокопоставленных чиновников. К балюстраде Траян приблизился самостоятельно, никто не поддерживал его под локти. Этот выход, покачивание рукой, благожелательная улыбка окончательно убедили недоверчивых азиатов, что старый лев ожил.

Первыми встрепенулись арабские шейхи, чьи стоянки располагались неподалеку от Антиохии, за ними зашевелились вожди племен, расположенных к югу от Гатры. Присмирела Иудея. После посвященных богам торжеств по случаю выздоровления императора, участвовать в которых отказались только члены преступной и кровожадной секты назореев, которую остроумные греки прозвали христианами,⁹ засуетился Хосрой, приславший послов с предложением мириться по Тигру, тем самым признавая завоевания императора, добытые за два года войны. Траян вежливо, но твердо отказал — предупредил, что для Парфии у него есть более достойный кандидат, чем Хосрой. Послы с унылыми лицами выслушали это известие. С тем и отбыли. Той же весной римский ставленник был коронован в Ктесифоне.

Как только император вновь властно взялся за дела войны, его окружение вмиг забыло о внутренних раздорах. Даже Ликорма забегал. Прибежал к повелителю с ворохом доносов на безумствующих в своем заблуждении назореев. Император просмотрел их и поморщился.

— Они собрались бунтовать? — спросил он.

— Нет, господин.

— Чего же они хотят?

— Они вынашивают тайные замыслы. Они угрожают спокойствию и миру в провинции. Наместник Сирии слишком легкомысленно относится к ним.

Траян приказал вызвать Адриана. Тот ответил в том смысле, что не стоит лишний раз тревожить этих свихнувшихся на ожидании второго прихода их пророка безумцев.

— Сунешь палку в осиное гнездо, потом сам рад не будешь.

— Но, господин! — воскликнул Ликорма, — Власть не может закрыть глаза на их пренебрежение государственными культами!

— Не может, — согласился император. — Что ты предлагаешь?