Адриан. Золотой полдень

Прощаясь, вольноотпущенник добавил — странно, приказ ты поспешил выполнить, а позаботиться о том, чтобы поездка была не только полезна, но и приятна, не удосужился. Если желаешь, я мог бы выписать Зию в ставку? Ее доставят очень быстро.

Помнится, Ларций после этих слов окончательно остолбенел — зачем это Ликорме?

У него нет других забот?

Мнением Ликормы Лонг всегда дорожил, однако укор, который он выслушал в Хараксе, произвел на него убийственное впечатление. С той поры Ларция неотвязно преследовали сомнение — так ли благороден Ликорма, каким был в добрые старые времена? Чего добивался вольноотпущенник, разговаривая с римским патрицием в снисходительно — назидательном тоне? Как вообще он решился на подобную дерзость?! В былые годы Ликорма отваживался давать советы только в том случае, когда ему приказывал хозяин. Теперь, выходит, наступили новые времена? Трудно поверить, чтобы императора заботила судьба успевшей досадить его семье наложницы.

Вот еще какое соображение оформилось во тьме, вот о чем следовало непременно поразмыслить.

Ларция неприятно поразила нерасторопность вольноотпущенника. Проморгать начало восстания, тем более его размах — это было так непохоже на всезнающего руководителя соглядатаев — фрументариев! Неудачным выглядел и совет подкупить шейхов обилием золота. Провинция Аравия, вплоть до южного окончания Аравийского полуострова, где были устроены форпосты для контроля над морским торговым путем, была покорена наместником Авлом Корнелием Пальмой более десяти лет назад. Пора бы начальнику тайной канцелярии разобраться, каковы нравы местных варваров и что их интересует в первую очередь. Адриан, сидевший в Антиохии не более двух лет, времени зря не терял, а вот чем все это время занимались агенты — фрументарии Ликормы в столице новой провинции Петре, непонятно.

Удивительно, но Цельза и Квиета тоже беспокоило воздержание, которому добровольно подверг себя Ларций. Максим даже предложил срочно вызвать дакийку в ставку. Мол, время до начала похода еще есть, она успеет добраться до Харакса.

Пытаясь отвлечься мыслями от Зии, Ларций теперь по — новому взглянул на ближайших к императору персон.

Ликорма всегда считался тенью императора, его глазами и ушами, от которых ничто не могло укрыться. Теперь, в ночной мгле перед внутренним взором ясно обозначились непомерно растолстевшие пальцы Ликормы, поразившие Ларция еще при первой встрече. Они были унизаны перстнями. Четыре перстня!

Не многовато ли для бывшего раба?

Ликорма и с виду обрюзг, налился чиновным чванством, напялил парик. Он теперь не только позволял себе перебивать докладывающих Траяну деятелей, но и вставлять замечания в слова принцепса.

Другое удивляло — вольноотпущенник по — прежнему пользовался полным доверием императора! Эта нелепость не давала заснуть до рассвета. Сомкнул глаза только с восходом солнца, когда в голове окончательно перемешалось недоумение, страхи и нестерпимое желание Зии.

Если любовную жажду он молча перебарывал в душе, то сомнениями насчет Ликормы отважился поделиться с Плотиной, с которой особенно сдружился за эти месяцы.

Случилось это в Гиерополе, куда караван прибыл из Пальмиры. Путь был кружной, добраться до столицы провинции через Дамаск было куда быстрее, но тот маршрут пролегал по Сирийской пустыне, вдали от крупных населенных пунктов, в безлюдной местности, где полностью властвовали племена кочевых арабов.

Вечером Плотина пригласила Ларция отужинать с ней. Префект, положившись на деликатность императрицы, рискнул завести разговор о том, чего ему ждать в ближайшем будущем? Объяснил — он долго помалкивал, приглядывался и уверен, что его благодетельница не лишила его своего расположения. Хотя бы в память о Волусии. Он уверен, ему нельзя бросать императора в настоящем положении. Более чем когда-либо рядом с Марком должен быть человек, свободный от всяких иных пристрастий и способный помочь ему в трудную минуту.

Императрица, расположившаяся на ложе, подперла голову согнутой в локте рукой. Смотрела холодно, не мигая — глаза у нее были крупные, по — коровьи спокойные, — наконец, коротко поинтересовалась.

— Другими словами, верный друг?

— Да, достойная, — ответил Ларций, занимавший место напротив Плотины.

Их разделял столик, на котором в стеклянной вазе горкой лежали виноградные грозди, пересыпанные крупными, покрытыми влагой маслинами. Рядом, на серебряной тарелочке, финики и печеные каштаны.

— Но теперь, в ставке, — признался префект, — бескорыстная дружба почему-то приравнивается к должностному преступлению. Я хотел посоветоваться с Ликормой, но тот мало того, что обзавелся париком, так еще посоветовал мне выписать из столицы известную тебе женщину по имени Зия. Странный совет для человека, озабоченного тем, чтобы императору было спокойно. Вообще, за последнее время я наслушался столько странных советов, что не совсем понимаю, что это — императорская ставка или подобие балагана, в котором решили поставить непритязательную народную комедию под названием «восточный поход». Ты одна сохранила благоразумие и достоинство.