Адриан. Золотой полдень

Несколько дней Ларций безвылазно просидел на предоставленной ему вилле. Отсыпался, по три раза на день мылся в термах, много ел, налегал на неразбавленное вино и с тоской прикидывал, чем обернется решение императора? Теперь даже приближаться к императорскому преторию было страшновато. Глупо после такого взлета его давнишнего врага лишний раз привлекать к себе внимание, однако сидеть в неведении тоже было невмоготу.

На соседних виллах, на которых после возвращения ставки в город поселились важные военные чины, тоже было тихо. Впечатление такое, будто вокруг все вымерли. Было пусто и на соседнем дворе, который был предоставлен Квиету. Раньше там постоянно толкались до десятка темнокожих всадников, было шумно, по вечерам слышалась музыка, женский смех, визг, отчаянная африканская брань, теперь же только ветер шелестел в кронах деревьев, да гадкие крысы бегали по двору.

Легионеры из сторожившей берег Оронта когорты объяснили, что «загорелый» проконсул предпочитает ночевать за городом в окружении своих мавританцев. Говорили, что Цельз тоже обзавелся многочисленной охраной и на территории дворцового комплекса старается не появляться.

Зимой 117 года состоятельные жители Антиохии вдруг страшно озаботились собственной безопасностью.

Будто поветрие на Азию накатило.

Мало того, что высшие армейские чины, причем не только сторонники «замшелых пней», но и приверженцы «молокососа», спешно перебиралась в военные лагеря, под защиту надежных людей, но и вполне далекие от дворцовых интриг граждане начали спешно разъезжаться по окрестностям.

Слухи пошли один страшнее другого — будто арабы только и ждут момента, чтобы устроить резню в городе. Убивать будут всех, кто хотя бы раз скверно высказался об Адриане. Поговаривали, что некий, жуткого вида, однорукий мошенник, верный прихвостень Адриана, уже не раз замеченный в колдовстве и увлечении астрологией, по приказанию наместника передал бедуинам гору золота. Немало оказалось таких, кто, бросив собственность, прямиком мчался в порт и отплывал в Италию. Очень скоро это новомодное веяние перекинулось на африканские и придунайские провинции. Тихо было только в Греции и Испании. В Риме же началось что-то подобное панике. Знатные патриции толпами разбегались по сельским усадьбам, те, кто побогаче, отплывали в дальние путешествия, причем все, как один, запрещали слугам даже упоминать о маршруте и пункте назначения. Большей нелепости, удивлялся Ларций, выдумать невозможно, ведь если понадобится, длинный, с тонким лезвием сирийский кинжал достанет до сердца и в военном лагере, и в императорском претории, и в собственном нужнике.

Насмешки над искалеченной рукой, даже астрологию и колдовство, Лонг еще мог принять и простить, но зачисление его в прихвостни того, кто обманом выманил у него Зию, выводило из себя.

Злые языки, нет на вас управы или темницы!..

Нигде от них не спрячешься!

Разве что в Риме, но, чтобы отправиться в столицу, требовалось разрешение Траяна, а его к нему не пускали. Куда бежать, тем более что префект был убежден, после возвращения Квинта Марция Турбона, вновь возглавившего сингуляриев, ему вряд ли отыщется место возле императора. Признание Флегонта, что его якобы метят в начальники вспомогательной конницы, Лонг воспринимал как издевку. Пока в ставке маячат наглые подпевалы Адриана, тот же Турбон или Юлий Сев'eр, путь на высшие командные должности ему закрыт.

С тем и засыпал. По вечерам на грани сна часто вспоминалась беспросветная холодная ночь, пустыня, по которой он плутал после переговоров с варварами. Ларций терзался страхом за Снежного, за себя. Его пугало брезгливое равнодушие звезд, свысока поглядывавших на него, жалкого префектишку, не ведающего, что его ждет, к чему следует стремиться. Снилась Зия, он истекал от страсти, от этого становилось еще нестерпимей. Сил больше не было оставаться в этой вонючей Азии, в этом городе греческой, иудейской, христианской, высокопоставленной и всякой прочей черни.

С рассветом брал себя в руки. В поисках новостей отсылал Таупату на задние дворы выспрашивать императорских рабов, легионеров, всякого встречного дрянного вольноотпущенника, что же происходит в императорской резиденции. Сам тем временем упражнялся с оружием, гулял по берегу Оронта. От него по — прежнему шарахались, на этот раз, по — видимому, по причине его пристрастия к магии и астрологии. Как-то он с досады продемонстрировал встретившейся на дорожке и показавшей ему язык, молоденькой рабыне железную лапу. Та буквально помертвела от ужаса и с воплем бросилась в кусты. Боялась, как бы не околдовал, не затащил на свою виллу, не начал обучать астрологии?..

Кто их знает, молоденьких рабынь, чего они более опасаются, колдовства или астрологии?

Прогуливался подолгу, восстанавливал невозмутимое состояние духа.