Адриан. Золотой полдень

— Я всегда говорю своим голосом. Особенно в делах, которые меня мало касаются. Исполняю приказы и верно служу отечеству. Тебя спросил римский гражданин, который трепещет в предчувствии серьезных изменений на самом верху власти.

— Ты тоже заметил? — совершенно запросто, словно не было в предыдущем вопросе ни мурлыканья тигра, ни намека на исполнение чьей‑то враждебной воли, спросил наместник. — И как ты находишь дядю?

— На все воля богов, — ответил Ларций. — У него могучее здоровье. В дороге я очень беспокоился за него. Это был ужасный путь. А здесь, всего через неделю он уже прежний Марк, подвижный и вдумчивый. Но ты не ответил на мой вопрос.

— Ты, Ларций, всегда отличался исключительной недогадливостью, хотя в когорте исполнительных, не хватающих звезд с неба людей, ты лично мною зачислен в центурию не самых глупых служак. Это подтверждает и твой вопрос. Если у тебя хватило ума задать его, значит, у тебя есть ответ. Интересно было бы знать, какой?

— Ты всеми силами пытался уйти от назначения тебя главным усмирителем восставших.

Адриан многозначительно задрал брови, всем видом показывая, что крайне удивлен подобным ответом.

Ларций, зная цену подобным заигранным жестам, продолжил.

— Ты решил остаться в стороне, предоставив другим пачкаться в крови. Пусть Квиет, Турбон, Цельз зверствуют. Пусть устраивают публичные казни и вешают мятежников вдоль дорог в количестве превышающем все разумные пределы…

— Что ты называешь «разумными пределами»?

— Оставление жителей хотя бы на развод, а не поголовное убийство.

— В этом, Ларций, мы с тобой всегда были союзниками, и я всегда жалел и жалею, что наша дружба не столь крепка, как, например, с Лупой.

— Не будем ворошить прошлое.

— Вот ты и опять допустил бестактность, граничащую с хамством, но я прощаю тебя и мало того, дам правдивый ответ. Вдобавок, в знак уважения, поделюсь с тобой новостью, которая очень касается тебя. Но прежде ответ. Ты прав, я не хочу пачкать руки, потому что у меня есть веские доводы полагать, что с этим населением мне придется жить в дальнейшем. Ты меня понял?

Ларций кивнул. Что уж тут было не понять — Адриан уже мнил себя императором, однако знать наверняка он не мог. Не потому ли решил доверительно поговорить с человеком, который, по мнению многих, был посвящен в искомую тайну. Ее разгадки так отчаянно добивался Адриан.

— Пусть сенаторы в Риме увидят, — продолжил наместник, — кто на самом деле кровожаден без меры и кто не остановится ни перед чем в борьбе за власть. Если они из ненависти ко мне сделают вид, что подобные меры в отношении бунтовщиков вполне приемлемы, мои сторонники в сенате постараются объяснить им, что скоро — очень скоро! — будет трудно сказать заранее, кто мятежник, а кто бунтовщик. Не исключено, прибавят мои люди, что в их числе могут оказаться самые высокопоставленные лица Рима, совершившие ошибку в угадывании кандидата. В случае известного поворота событий, конечно.

— Ты имеешь в виду гражданскую войну?

— Это ты сказал. Пусть они крепко задумаются, кого следует пускать в Рим, а от кого следует держаться подальше. Ты, Ларций, не последний человек в римских банях, скажи — ты хотел бы иметь своим командиром правителя, ненасытного до крови? Или такого как Квиет, который приказал перепилить пойманного бунтовщика пеньковой веревкой. Помнится, в Дакии, ты спас от отрезания головы некоего парнишку, и на мой вопрос, откуда столько человеколюбия у римского префекта, ты упрекнул меня в том, что я плохо изучил тебя, и укорил тем, что даже у такого солдафона и тупицы как ты, есть чувство жалости и сострадания? Так?

— Так. И что?

— А то, что даже у такого молокососа и щенка, как я, тоже может проснуться чувство жалости и человеколюбия. Мне будет просто жаль, если усилиями Квиета, Пальмы, Цельза и прочих замшелых пней число будущих моих подданных, разом уменьшится на миллион.

— Ты забыл упомянуть Турбона.

— Нет, не забыл, но он обязан исполнять приказ, а эти убивают из порочности натуры. Кстати, ты тоже исполнил приказ. Интересно, какая причина толкнула тебя на этот безумный шаг? Тебя предупреждали, но ты, невзирая на предупреждение, тут же помчался в Азию поиграть с судьбой. Что толкнуло тебя? Присущая тебе строптивость или приверженности старомодным обычаям? Или ты решил половить рыбку в мутной воде?

Приметив возмущение, вспыхнувшее в глазах Лонга, Адриан тут же поправился.

— Согласен, упоминание о мутной воде неуместно. И все‑таки?! — он помолчал, потом продолжил. — Я уважаю твой выбор и оставляю ворота своего дома открытыми для тебя. Чтобы войти в них и оказаться в объятьях щедрого и великодушного друга тебе надо сделать самую малость. Скажи, о чем вы разговаривали с императором на берегу океана? Вы говорили о преемнике? Кто им станет? Скажи, и ты не пожалеешь об этом.

— А если не скажу? — усмехнулся Ларций.

— Тогда пожалеешь, потому что в этом случае у меня не останется причин для жалости и человеколюбия, и ты не сможешь сказать, что пребывал в неведении.

Ларций усмехнулся.

— Я не могу сказать? Не было приказа.

Адриан всплеснул руками.