Адская Бездна. Бог располагает

— О, несчастная! — застонал барон. — О, презренный!

— Ну, так что же вы мне скажете, сударь?

— Скажу, мое бедное дитя, что твоя воля была отравлена, ослеплена, скована. Скажу, что он совершил двойное преступление, ты же — никакого. Скажу, что ты невинна вопреки твоему падению и, оскверненная, осталась чистой.

— О, благодарю вас! — воскликнула Гретхен, молитвенно складывая руки, и радость осветила ее черты. — Матушка, так я, стало быть, не нарушила своего обета! Будь благословен, Отец наш Небесный! А вы, сударь, будьте благословенны на земле!

Но тотчас же она вдруг снова загрустила:

— А все равно тут есть ужасная тайна. Душа непорочна, а телу больше не стать таким. Пусть даже я бела изнутри, но снаружи вся запятнана.

— Утешься, бедная малютка, успокойся! Ангелы, и те не могут быть чище тебя. Повторяю тебе еще раз: этот нечестивец повинен во всем один, и тебе незачем продолжать свои грустные признания, остальное я могу угадать сам. Он забрался к тебе ночью, как низкий злодей. Воспользовался, подлец, твоим одиночеством и беспечностью. О! Но мы его накажем, будь покойна.

Гретхен с печальной гордостью вскинула голову, словно хотела стряхнуть груз давящей ее заботы:

— Не стоит больше толковать обо мне. Поговорим о вашей дочери.

— Христиана, — возразил барон, — благодарение Богу, не так беззащитна, как ты, мое бедное дитя. Христиана не живет одна-одинешенька в незапертой хижине, а обитает за стенами неприступного замка, полного верных слуг, которых всегда можно позвать на помощь, и они в силах ее защитить, даже если мужа не окажется дома.

— Вы так думаете? — горько усмехнулась Гретхен. — Разве Самуил Гельб не открывает в замке все двери, которые запираются на ключ, и даже те, другие двери, о которых, кроме него, никто не знает?

— Что такое, Гретхен? Ты хочешь сказать, что Самуил Гельб проникал в замок? Ты это точно знаешь?

— А как бы тот, кто замок построил, мог это сделать, не проникая в него?

— Тот, кто его построил? — повторил ошеломленный барон.

— Теперь я могу вам все рассказать, — продолжала Гретхен. — После того что случилось, я больше не обязана держать клятву, да и моя маленькая лань, на которой он, это чудовище, собирался выместить свою злобу, если я проговорюсь, вот уж месяц как пала. А, вот мы и подошли к замку. Слушайте же, господин барон.

И она рассказала ему, как Самуил строил Двойной замок.

— О, какая наглость! — воскликнул барон. — А что же Христиана? Она ничего об этом не знает?

— Она знает все, но поклялась мне, что сохранит тайну.

— Все равно, — пробормотал барон, — не понимаю, как, находясь в такой опасности, она не написала мне, ведь мы об этом договаривались? Но, как бы то ни было, спасибо, Гретхен, я благодарен тебе за твою откровенность. Увидишь, она не окажется напрасной. Ты оставишь мне этот флакон, не правда ли? Надеюсь, теперь я сумею остановить этого негодяя.

— Если он попадется к вам в руки, держите его крепче, и с выпускайте! — сказала Гретхен, и ярость вспыхнула в се глазах. — Ох, как же я его ненавижу! Какое счастье, что я имею право ненавидеть его! Я ведь и живу-то теперь только затем, чтобы дождаться дня, когда он будет наказан. И это свершится: если не вы, то сам Господь покарает его.

Помолчав, она прибавила:

— Вот мы и у потерны замка, господин барон. А я уж вернусь к моим козам. Я мой долг исполнила, теперь вы сделайте свое дело.

— Прощай, Гретхен, — сказал барон. — Я считал, что меня привело сюда горе, а выходит, мне надобно здесь быть еще и потому, что над этим домом нависла опасность. Теперь у меня уже не одна, а две причины спешить. Прощай же.

И он скорым шагом двинулся к замку.

От первого же слуги, попавшегося ему на пути, он узнал, что Юлиуса нет дома: он еще два часа назад, сразу после обеда, с ружьем за плечами ушел на охоту и вернется только к вечеру. Но г-жа фон Эбербах дома.

Не застав сына, барон выразил живейшую досаду. Он направился прямо в покои Христианы, приказав не докладывать ей о его прибытии.

Когда, постучавшись, гость вошел в ее комнату, он застал хозяйку погруженной в занятие чрезвычайной важности, истинное значение которого постигают одни лишь матери: она пыталась заставить свое дитя улыбнуться.

При виде свекра Христиана радостно вскрикнула и бросилась к нему навстречу.

Барон с нежностью поцеловал ее и стал осыпать ласками внука, который показался ему очаровательным и очень здоровым на вид.

— Да, он хорош, мой Вильгельм, — сказала Христиана. — Не правда ли? По-моему, редко можно встретить настолько красивого ребенка. И вообразите: когда я с ним говорю, он уже меня понимает. О! Как я его люблю! Ну, улыбнитесь же и вы своему дедушке, противный мальчишка! Ах, посмотрите, какая у него свежая, розовая кожа!

— Да, он чудо как хорош, моя дорогая девочка, — отвечал барон. — И похож на тебя. Но сейчас передай его кормилице. Мне нужно поговорить с тобой о серьезных вещах, и я боюсь, что он будет слишком отвлекать нас обоих. А что Юлиус, он, говорят, в лесу?

— Боже мой, правда! Он пошел поохотиться.

— А кто-нибудь знает, куда именно? Нельзя ли за ним послать?