Адская Бездна. Бог располагает

Время шло, наступили сумерки, но Юлиуса все еще не было, и барон направился в покои Христианы.

Она была там. Но они не проговорили и минуты, как вдруг пронзительный крик вырвался из уст Христианы. Стенное панно сдвинулось со своего места, поползло вбок и медленно повернулось, пропуская в комнату Самуила Гельба.

Он сначала заметил лишь белое платье Христианы, не различив в сумерках фигуру барона, сидевшего в темном углу.

Посетитель двинулся прямо к Христиане и приветствовал ее с холодной изысканной учтивостью.

— Прошу прощения, сударыня, что не смог раньше явиться за ваш зов, — начал он. — Я ведь, наверное, сильно опоздал — на несколько часов, а то и на целый день? Это все потому, что я был в Гейдельберге. Вернувшись в Лан-дек, я по положению колокольчика понял, что вы звонили, и тотчас примчался сюда. В каком же деле я буду иметь счастье пригодиться вам? Впрочем, в каком бы то ни было, все равно я сначала хочу поблагодарить вас за то, что вы позвали меня.

— Вас позвала не Христиана, сударь, — произнес барон, вставая со своего места. — Это был я.

От неожиданности Самуил все-таки вздрогнул, однако это было не более чем непроизвольное движение тела: его мощный дух почти мгновенно справился с волнением.

— Господин барон фон Гермелинфельд! — воскликнул он. — Что ж, превосходно. Честь имею приветствовать вас, господин барон.

Затем, приняв свой обычный иронический тон, он повернулся к Христиане и продолжал с язвительной усмешкой:

— Ах, так вам вздумалось шутить со мной такие шутки? Значит, вы расставили мне сеть? Что ж, сударыня, отлично! Посмотрим, кто угодит в эту ловушку: волк или охотник.

— Вы все еще смеете угрожать? — в негодовании вскричал барон.

— Почему бы и нет? — бесстрастно осведомился Самуил. — Или, по-вашему, я утратил все свои преимущества оттого, что с такой открытой душой явился сюда? Я же, говоря между нами, считаю, что все как раз наоборот.

— В самом деле? — насмешливо улыбнулся барон.

— Но это же очевидно, — продолжал Самуил. — Начать с того, что мужчина против женщины — не самая завидная позиция. Могло бы показаться, что я злоупотребляю своей силой и пользуюсь ее слабостью. А теперь вас двое против одного — так-то лучше! К тому же, как мне представляется, я совершенно оставил виконтессу в покое, не докучал ей, не нападал на нее. Кто же из нас нарушил перемирие, она или я? Кто снова развязал войну? Полагаю, что после этого я могу оставить всякую щепетильность. Моя роль теперь куда выигрышнее, так что я вам признателен за ваше нападение.

Христиана взглянула на барона, будто хотела сказать: «Что я вам говорила?»

— Коль скоро все так, — продолжал Самуил, — я имею основания повторить вам, сударь, тот же вопрос, с каким имел честь обратиться к этой даме: чего вы, собственно, от меня хотите?

— Хочу дать вам полезный совет, сударь, — отвечал г-н фон Гермелинфельд, и речь его зазвучала сурово и грозно. — До сих пор я был к вам снисходителен и пытался воздействовать убеждением. Это не имело успеха. Теперь я более не прошу — я приказываю.

— В самом деле? — усмехнулся Самуил. — Что же именно вы мне приказываете? И по какому праву вы приказываете мне?

— Вы узнаете это, сударь? — спросил барон, показывая Самуилу платиновый флакончик, который передала ему Гретхен.

— Эту бутылочку? — переспросил Самуил. — Узнаю ли я ее? И да и нет. Не знаю. Возможно.

— Сударь, — продолжал г-н фон Гермелинфельд, — мой долг, разумеется, повелевает мне без промедления, уже сегодня, изобличить ваше злодейство. Вам должно быть понятно, какое обстоятельство все еще удерживает меня от этого. Но если вы раз и навсегда не избавите мою дочь от ваших чудовищных угроз, если вы позволите себе задеть ее хотя бы одним-единственным словом или жестом, если вы не приложите всех усилий, чтобы исчезнуть немедленно из ее жизни и ее помыслов, клянусь Богом, во мне не останется ни капли сострадания к вам и я использую против вас ужасную тайну, которая мне теперь известна. Вы не верите в божественное правосудие, но я уж, будьте покойны, заставлю вас уверовать в правосудие людское.

Самуил скрестил на груди руки и с издевательской усмешкой воскликнул:

— Ах-ах! Вы и правда это сделаете? Что ж! Черт возьми, любопытства ради мне бы даже хотелось, чтобы это произошло. Ах, так вы, стало быть, могли бы и заговорить? Но тогда ведь и я тоже заговорю. Или вы считаете, что мне нечего сказать? Проклятье! Диалог между обвиняемым и обвинителем обещает быть весьма поучительным. У меня на сердце накопилось немало интересного, как вы думаете? Так обвините же меня, я ничего не стану отрицать, совсем наоборот. Но я вам отвечу.

— О! Какой гнусный цинизм! — воскликнул изумленный барон.