Адская игра. Секретная история Карибского кризиса 1958-1964

31 октября, когда Гавана и Москва ожидали высадки наемников на побережье Кубы, ЦРУ объявило сотрудникам в Гватемале, что Лэнгли готов спланировать иной способ интервенции. Для реализации этого плана потребуется утроить силы вторжения.

«1. План использования не более 60 человек для команд проникновения…

2. Ударная сила будет включать один или более батальонов пехоты, каждый примерно по 600 человек…

3. Задача ударных сил: захват и защита намеченных плацдармов с моря и воздуха и создание базы для дальнейших операций. Будет налажено бесперебойное снабжение с моря и воздуха.

4. Ударная сила пройдет обычную военную подготовку…

6. Возможность использования специальных сил армии США для преследуемых ударных сил. Информирование…

12. На подготовку в настоящее время предполагаемых ударных сил потребуется несколько месяцев. Для наступления необходимо не менее 1500 человек»^{39}.

Несколькими днями раньше ЦРУ разослало дополнительные инструкции в Реталулеа. В них предписывалось начать расширение полувоенных формирований. Сотрудники ЦРУ получили лишь «условное» одобрение начальства, но в следующем месяце все стало на свои места^{40}. В начале ноября Ричард М. Биссел, мл., заместитель директора ЦРУ по планированию, и Аллен Даллес одобрили план. Неделю спустя руководители ЦРУ раскрыли новую концепцию вторжения на встрече Специальной группы при администрации Эйзенхауэра — консультативного органа, в состав которого входили представители Госдепартамента, Министерства обороны и Белого дома^{41}.

«Москва — наш мозг и главный руководитель»

Когда на горизонте не появилось никакой армады, Кастро и его ближайшее окружение поверили, что стратегическая мощь Советского Союза предотвратила нападение США. Это было уже вторым свидетельством силы Москвы за последние четыре месяца. В июле Рауль Кастро выразил благодарность Кремлю за заявление о том, что безопасность Кубы является важным фактором стабильности в мире и будет обеспечена любой ценой. В речи 9 ноября Фидель Кастро говорил, что ядерный зонтик над Кубой мог бы стать сдерживающим фактором в кризисных ситуациях. Кастро понимал, что без помощи Москвы Куба не сможет защитить себя от американского вторжения.

Эту точку зрения разделял Че Гевара, который 22 октября отбыл в Прагу, намереваясь затем посетить Москву и Пекин, чтобы заручиться поддержкой на случай интервенции США. 7 ноября Гевара в качестве почетного гостя находился на трибуне мавзолея Ленина-Сталина. Наблюдая за прохождением колонн сверкающих ракет, он думал о путях оформления отношений с Россией, которые позволили бы заручиться ее поддержкой. Есть некоторое основание подозревать, что во время этого визита он пытался выяснить позицию СССР по возможному размещению советских ракет на Кубе^{42}. Если Че и поднимал этот вопрос, то к принятию какого-либо решения Президиум ЦК в 1960 году это не привело. В тот момент такое решение еще не созрело и шло вразрез со стратегией Хрущева в отношении США и его попытками решить кубинский вопрос политическим путем. Тем не менее это явилось сутью того решения, которое было принято в 1962 году. И Че, который в январе 1961 года публично заявил, что «символическая возможность ядерного возмездия» остановила запланированное американское вторжение, был, несомненно, одним из отцов последующего судьбоносного развития событий.

Позже ни администрация Эйзенхауэра в 1960 году, ни историки не осознавали значимости тревоги на Кубе в октябре 1960 года как в формировании советско-кубинских отношений, так и конфронтации с США. Этот страх перед войной завершил продвижение Кастро к новой роли лидера социалистической революции. Из благодарности к СССР, второй раз предотвратившему нападение на Кубу, Кастро выбрал для своей страны советскую модель социализма.

Ранним утром 8 ноября после приема в советском посольстве по случаю 43 годовщины Октября Кастро появился в редакции газеты НСП «Ой». Он был в прекрасной форме. Начав монолог в 4 часа утра, он держал в напряжении журналистов, редакторов и печатников в течение пяти часов. С небольшими отступлениями он изложил историю советско-кубинских отношений и свою точку зрения на коммунизм. Впервые Фидель Кастро публично заявил, что он — коммунист. Никогда даже при встречах с членами НСП он не говорил этого. Кастро поведал, что «был марксистом со студенческой скамьи и проштудировал все основные произведения марксизма». Начав чтение марксистской литературы еще в школе, он, по его словам, «приучил к этому и своего брата Рауля, которого теперь считает революционером-марксистом». В сообщении об этом выступлении Кастро Алексеев не без иронии замечал: «Фидель уверен, что заслуживает благодарности за формирование взглядов Рауля»^{43}.