Адская игра. Секретная история Карибского кризиса 1958-1964

Несколькими днями позже на пресс-конференции Джон Кеннеди взял всю ответственность на себя. «Есть старая поговорка, — сказал Кеннеди, — у победы сто отцов, а поражение — сирота»^{83}. Президент действительно чувствовал свою личную вину. Он понимал, что план Тринидад был лучше с военной точки зрения, чем проект «Запата», но по политическим соображениям план Тринидад был отклонен. Кеннеди винил себя за отмену второго воздушного удара. Он не понимал важности превосходства в воздухе для успеха всей операции. Он хотел бы, чтобы в беседах с ним ЦРУ и Объединенный комитет начальников штабов убедили его в этом. Но и он сам должен был поинтересоваться этой проблемой. Остальные аспекты его самокритики — что выбор повстанцев был фантазией, в которую его заставили поверить, — перевесили ошибки, совершенные в воздушной войне. Способность кубинского экспедиционного корпуса поднять восстание или набрать простых кубинцев не проверялась, так как оказалось невозможным обеспечить надежный плацдарм^{84}.

Счастливчики

После залива Кочинос кубинцы распространяли миф о действиях своих сил безопасности в апреле 1961 года. В интервью биографу Кастро Тэду Шульцу в 80-х годах министр внутренних дел в правительстве Кастро Рамиро Вальдес сказал, что «кубинская разведка прослеживала подготовку вторжения шаг за шагом от Майами до лагерей подготовки в Гватемале»^{85}. Вальдес подтвердил общее мнение кубинских обозревателей: «Мы имели сильную агентуру в контрреволюционных бандах»^{86}. Советские документы не подтверждают этого заявления. В мае 1963 года, то есть через два года после вторжения, Кастро в личной беседе жаловался Хрущеву, что кубинцы не сумели проникнуть в кубинское эмигрантское движение за рубежом. Кубинцы были уверены, что осуществляют контроль над теми, кто работает на Кубе, но несмотря на расхожее мнение о том, что в маленькой Гаване в Майами секретов нет, люди Кастро в 1961 году вынуждены были признать, что они не знали многого о действиях своих врагов — Мануэля Рейя, Хосе Миро Кардона и Тони Барона^{87}.

Советский Союз и Куба считали, что в апреле 1961 года они просто избежали катастрофы. Когда битва на побережье уже двигалась к завершению, братья Кастро обратились за помощью к КГБ. Неудача разведки очень беспокоила их. Хотя осенью 1960 года Рауль Кастро приступил к налаживанию широкого сотрудничества разведок, число «советников» в разведывательной службе Кубы оставалось незначительным. В свете промахов в Заливе Кочинос Рауль Кастро просил увеличить количество сотрудников КГБ. Советское руководство довольно охотно согласилось удовлетворить эту просьбу.

С полного согласия правительства Кастро Москва приняла спецслужбы Кубы под свое крыло. 25 апреля 1961 года, менее чем через неделю после того, как с бригадой ЦРУ, действующей на побережье, было покончено, глава КГБ Шелепин попросил разрешения направить на Кубу «по просьбе кубинского руководства» дополнительно 8 сотрудников КГБ с необходимым техническим оборудованием стоимостью 117 000 рублей (около 180 000 долларов США) с целью налаживания сотрудничества разведывательных служб^{88}. Между тем резидентура КГБ в Гаване предложила Мануэлю Пинейро, главе кубинской военной разведки G-2, назвать семерых из новых сотрудников КГБ, которые могли бы возглавить различные управления кубинской разведки^{89}.

Вернувшись на Кубу, Алексеев взял на себя контроль за переговорами с главами кубинских спецслужб с целью определения роли этих «советников» из КГБ. В соответствии со своим новым статусом Анибал Эскаланте действовал как представитель Кастро на переговорах, где определялись новые формы сотрудничества советской и кубинской разведок. За полгода до этого Рауль Кастро заявлял, что только триумвират — Фидель, он сам и Вальдес могут вести переговоры с Москвой по такому деликатному вопросу. На переговорах Алексеева с Эскаланте и главами разведслужбы Кубы обсуждалась возможность подписания соглашения по расширению сотрудничества и разграничению сфер деятельности против США и кубинской эмиграции. Москва и Гавана приветствовали расширение кубинского разведывательного сообщества^{90}. 17 кубинцев уже учились в советских разведывательных школах, кубинцы хотели увеличить это число до 50^{91}.

Москва стремилась помочь кубинским секретным службам, но Алексееву приходилось сдерживать кубинских коммунистов, которые после залива Кочинос почувствовали возможность взять реванш. Блас Рока и Эскаланте по собственной инициативе разработали план физического устранения лидеров контрреволюции. Мануэль Рей, министр внутренних дел в первом правительстве Кастро, возглавил список лиц на уничтожение. Предвидя возражения со стороны советских представителей, Рока и Эскаланте пытались скрыть этот план Даже от Алексеева. Однако они прекратили свою работа, когда Алексеев узнал об этом от заместителя министра внутренних дел. Алексеев направил кубинцам послание, пытаясь убедить их в «несвоевременности» таких мер^{92}.