Адская пасть (Джайлс Кристиан)

— Нет! — кричит Галиен, бросаясь вперёд, но Танкред уже вонзает кинжал себе в шею под подбородком.

Годфри разражается проклятьями, а Уильям Грей отворачивается.

— Чтоб тебя! — выплёвывает Фульшар.

Гисла уже на полу рядом с Танкредом, тщетно пытаясь остановить кровь, что хлещет на его железный нагрудник и растекается лужей.

— Что за чертовщина тут творится?! — рявкает Ивейн, яростно вглядываясь в темноту. Можер сжимает топор и крутится на месте, словно сам воздух внушает ему опасение.

— Что с ним стряслось, Галиен? — спрашивает Ансель.

— Откуда, к чёрту, мне знать?! — огрызается Галиен. — Спроси священника.

Гисла сплёвывает: — Кто-то сдохнет за это, — цедит она, опуская забрало шлема с нарисованным дьяволом. Хватает меч и широким шагом уходит в тёмный проход.

Годфри смотрит на Галиена, качает головой, будто говоря: «какого хрена?». Затем он, Галиен и остальные бросаются за Гислой.

— Стой! — окликает её Галиен, когда они подходят к двери, на которой свежей кровью начертан грубый круг. Но Гисла не слушает. Она распахивает дверь, выставив меч перед собой, и остальные вливаются в комнату, занимая позиции по обе стороны, отблески пламени пляшут на их шлемах, нагрудниках и клинках.

Гисла разворачивается, вскидывая меч в защитной стойке. Что-то задевает плечо Галиена, и он вздрагивает, крутанувшись, поднимает плашмя клинок в высокой защите, готовый нанести смертельный удар. Но встречного клинка нет. Тут Эвелина поднимает факел. Годфри тоже, и в медном сиянии пламени открывается картина невыразимого ужаса. Лица. Повсюду. Тела, подвешенные вниз головой на балках. Привязанные за ноги, они раскачиваются на скрипучих верёвках. Всё женщины. Все нагие. Их распущенные волосы колышутся всякий раз, когда кто-то из отряда Галиена задевает их в темноте.

Ансель вскидывает забрало и сгибается пополам — его выворачивает наизнанку.

Галиен помнит, как желчь подступала к горлу после битвы. Годы прошли с тех пор. Но вонь сейчас кислая и тошнотворная. Хуже любой, что он когда-либо вдыхал. Священник прячет лицо в сгибе локтя, в грубой шерсти рясы.

— А где мужики? — спрашивает Ранульф, поднимая меч, чтобы развернуть один из трупов и взглянуть в лицо мёртвой женщине.

Галиен поворачивается к священнику: — Думаешь, это еретик сотворил?

Трупы висят среди них и над ними, голые, как младенцы. Лес из плоти. Оторванные от самой земли, словно души, восходящие на небеса. Или нисходящие в ад.

— Сюда, — зовёт Уильям Грей, держа натянутый лук, его сильные руки дрожат от напряжения. Он целится вниз по лестнице в углу комнаты. — Там. Внизу что-то есть.

Он идёт первым, осторожно. Стрела рвётся с тетивы. Годфри держит пылающий факел высоко, чтобы Грей лучше видел цель. Другой лучник, Фульшар, замыкает строй, пятясь через комнату повешенных с поднятым луком, готовый убить любого глупца, что рискнёт напасть сзади.

Вниз по каменным ступеням. Доспехи скребут по влажным стенам. Дыхание Галиена медленное и ровное. Его звук и ритм заполняют шлем. Словно ждут, чтобы их прервали. Вот-вот, Галиен знает. У подножия лестницы Уильям Грей выходит в подвал, давая себе место для стрельбы, пока его товарищи растекаются за спиной в пляшущей темноте.

— Матерь Божья, — рокочет Можер.

— Замереть, — шипит Галиен, выставив перед собой длинный меч.

В центре помещения — круг из мужчин, голых, стоящих на коленях по краю тёмной дыры, огромной ямы в земле. Все шепчут, их слова сливаются в шипящий свист, как ветер в зарослях бузины.

— Почему они нас не видят? — спрашивает Гисла.

Галиен поднимает руку, удерживая отряд на месте, пока соображает, что делать.

— Какого дьявола они там творят? — спрашивает Уильям Грей.

Кольцо обнажённых тел было в три ряда глубиной — они теснились так плотно, что трудно было понять, где заканчивается один человек и начинается другой. Никто из них даже не обернулся и не поднял глаз на воинов, вошедших в палату. Они смотрели только вниз, в яму перед собой.

— Эти ублюдки перевешали своих женщин, — произнёс Ранульф, поднимая булаву в сторону массы тел, этого жуткого кольца из человеческой плоти и костей. Галиен чувствовал исходящую от Ранульфа жажду убийства — словно жар от очага. И не только от него, но и от остальных тоже. Все они жаждали насилия, потому что в насилии нет места для мыслей, а мысли в этом месте подобны болезни.

— Похоже, мы нашли еретика, — сказал священник. Он взял пылающий факел со стены и шагнул из под защиты отряда. Там, перед ним, освещённый пламенем, на простом троне восседал козлоголовый владыка — будто король перед своими подданными. Глаза в козлиной голове были налиты кровью, зубы оскалены. Длинные рога изгибались в тень. Тело, на чьих плечах сидела козлиная голова, было одето в монашескую рясу, ещё проще, чем у священника, спереди пропитанную кровью. Руки трупа покоились на подлокотниках трона. Никаких следов собственной головы человека.

Вокруг ямы шёпот внезапно стал громче, а затем каждая голова поднялась и посмотрела на козлиного владыку, словно он заговорил в их разумах.