Адская пасть (Джайлс Кристиан)

— Ad altar Dei, — хрипло произносит священник, идя по короткому проходу к святилищу и алтарю, пламя свечи трепещет на сквозняке. Мод следует за ним, Галиен — за ней, лязг его доспехов сам по себе кощунство в доме Божьем, хотя и ничто по сравнению с грехами того, кто их носит.

У алтаря в темноте кто-то стоит на коленях. В капюшоне, согнувшись, руки раскинуты в стороны и привязаны верёвками к кольям, вбитым в земляной пол. Точно молящийся некоему незримому владыке, жаждущему лишь боли. На самом алтаре — пара козлиных рогов, огромных, ребристых, закрученных спиралью, их широкие основания сырые, кровавые, с лохмотьями плоти.

— Пресвятая Дева, — выдыхает Годфри, когда священник проводит свечой над этим трупом, застывшим словно душа, навечно застрявшая в чистилище.

— Это он? — спрашивает Эвелина. Никто, похоже, не рвётся посмотреть поближе, так что Галиену приходится отложить щит, шагнуть вперёд и присесть перед фигурой. Он делает тяжёлый вдох, прекрасно понимая, что вонь крови и дерьма идёт от этого тела. Протягивает руку и откидывает капюшон.

Священник подносит свечу ближе.

—Твою-то мать! — Галиен смотрит вниз и видит, что стоит на коленях в луже крови и нечистот. Живот жертвы вспорот. Галиен хватает мертвеца за волосы, запрокидывая голову, пока священник подносит свечу ещё ближе, чтобы осветить лицо.

— Ну? — рычит Галиен.

— Не похож на описание того человека, — говорит священник. И тут глаза мертвеца распахиваются, и Галиен в ужасе отшатывается, гремя доспехами отползая назад.

Эвелина чертыхается, а священник крестится.

Глаза, уставившиеся на Галиена, выпучены от ужаса и невыносимой боли. Затем мертвец открывает рот, и оттуда вываливаются личинки, извиваясь и копошась в кровавой луже под ним. Потрескавшиеся, окровавленные губы шевелятся, и утробный голос произносит: — In absentia lucis, tenebrae vincunt. — Слова едва различимы, но в них чувствуется сила, не вяжущаяся с изувеченным телом, словно какой-то упрямый дух поддерживал в нём жизнь лишь ради этих слов.

Галиен оборачивается к священнику: — Что это значит?

Священник смотрит на Мод, а та глядит на Галиена так, что он не знает, что пугает его больше: связанный человек на коленях с кишащими во рту личинками... или эта женщина.

— В отсутствие света тьма торжествует, — говорит она.

Галиен снова смотрит на коленопреклонённого человека — голова того поникла. Какую бы силу он ни призвал, какой бы дух ни всколыхнулся в нём на миг — всё ушло, и теперь он снова обмяк между натянутых верёвок, распявших его руки. Галиен отступает и кивает Можеру. Верзила кривится, поднимает топор, шагает к стоящему на коленях человеку и одним ударом отсекает ему голову.

В этот момент дверь церкви распахивается — на пороге стоит Гисла, а Рейнальд и Ансель ждут в ночной тьме позади. — Никого, — говорит она. — Никто не убегал. Где бы ни были эти люди, они ушли до нашего прихода.

Галиен хмуро смотрит на священника: — Может, он знал, что вы идёте за ним.

— От суда Божьего не скрыться, — отвечает священник.

— И что теперь? — спрашивает Годфри.

— Мы нашли тропу на север, — говорит Гисла. — Танкред пошёл по ней.

— Одного отпустила? — восклицает Годфри.

— Он больше не мальчишка, Годфри, — отрезает Гисла. — Справится сам.

— Веди к тропе, — приказывает Галиен.

***

Лес к северу от деревни густой и тёмный, временами приходится продираться сквозь заросли, прорубая мечами путь через ветви, которые, кажется, тянутся к ним. Но то тут, то там — сломанный побег, молочно-белый в темноте. Примятая поляна фиалок. След сапога в мягкой земле. Знаки, которые такой человек, как Галиен, читает не хуже, чем священник – чернильные каракули на пергаменте. И, как священник, Галиен верит и в другие вещи. В те, что нельзя увидеть. Время от времени меж деревьев раздаётся звук. То ли выдох, то ли хлопанье огромного пламени, рвущегося к небу. И другие вещи, которые нельзя ни увидеть, ни услышать — только почуять. Как человек иногда чует чужой взгляд.

Галиен молчит. Не говорит ни с Годфри, ни с Рейнальдом. Ни с кем. Потому что видит, как остальные ёрзают в сёдлах, оглядываются через плечо, успокаивают лошадей, поглядывают вверх, прикидывая, надолго ли хватит лунного света. Они тоже это чувствуют. Эвелина говорит, что её жеребец нервничает, потому что знает — только дурак поскачет через лес ночью, когда не видно, куда ступать. Но дело не только в этом. Все это понимают.

Мод понимает. В этом Галиен уверен. Её пальцы побелели на поводьях. Она не дёргается, как остальные, но ей страшно. А священник почти не сводил с неё глаз весь день.

Они едут дальше, облака над лесом расходятся, и серебряный свет льётся сквозь прорехи в лесном пологе. И спустя часы, или минуты — Галиен уже не понимает, сколько прошло времени — они взбираются на скалистый холм, переваливают через гребень, и перед ними вырастает замок. Не такой, какими владеют знакомые Галиену лорды, герцоги или принцы, а простое укрепление. Приземистая башня, возвышающаяся во тьме, поглощаемая лесом; точно Христос в толпе прокажённых, думает Галиен.