Он почти догнал ее. Эстер видела его лицо, блестящее от слез в свете пожаров. Ей очень хотелось подойти к нему, поцеловать и обнять, но в то же время она знала, что больше никогда не сможет прикоснуться к нему, так как их навсегда разделило зло, совершенное ею.
– Я люблю тебя! – крикнула Эстер, повернулась и исчезла в темноте лабиринта.
Почва под ней то вздымалась, то уходила из-под ног; из груди непроизвольно вырывались не то всхлипы, не то смех. Позади, глуше и глуше, слышался голос Тома, выкрикивающий ее имя. Над головой аэростаты Облака-9 вспыхивали один за другим, наполняя лабиринт причудливыми, мечущимися тенями. Эстер споткнулась, потеряла равновесие и оцарапала лицо о колючие ветки самшитовых кустов. Только теперь до нее стало доходить, что здесь не самое безопасное место и ей понадобится более надежное укрытие в момент падения. Но тут она добралась до центра лабиринта и почти сразу разглядела, что там кто-то сидел, словно дожидаясь ее.
Эстер резко остановилась, проехав по инерции по мокрой траве. Сидящая фигура разогнулась, выпрямилась и теперь возвышалась над ней. Гигант, казалось, весь состоял из пламени, но это было лишь отражение полыхающих аэростатов на полированных и довольно помятых доспехах. Мертвое лицо расплылось в улыбке. Эстер узнала его: она собственноручно закидывала его землей восемнадцать лет назад на Черном острове, когда хоронила старого Сталкера в глубокой могиле, а потом натаскала сверху груду камней. Оказывается, зря старалась! Ее обоняние уловило знакомый запах формалина и нагретого металла.
– Эстер! – еще раз донесся откуда-то издалека чуть слышный крик Тома, теперь потерянного для нее навсегда.
Шрайк протянул к ней свои чудовищные лапы и произнес:
– ЭСТЕР ШОУ.
Очередной аэростат с ревом воспламенился, и в небо вырвался огненный гейзер. Почва ушла из-под ног, и Том на мгновение повис в воздухе, потом больно упал, покатился и стукнулся о статую бога Поскитта.
– Эстер! – пытался закричать он, вставая на ноги, но вместо крика получилось какое-то хрипение, и сердце, казалось, тоже захрипело.
Помассировал грудь, но облегчения не наступило; Том упал на колени, затем лицом вниз – боль пригвоздила его к траве. В глазах почернело. Когда он очнулся, кто-то был рядом.
– Эстер! – промычал он.
– Папочка… – Рен трогала его за спину и плечи, заглядывала в лицо испуганными и красными от слез глазами.
– Все хорошо, – сказал Том, и в самом деле ему стало лучше, хотя ощущалась тошнота и головокружение. – Такое и раньше случалось… Ничего страшного.
Он начал с трудом подниматься, но тут подошел Тео, друг Рен, и почти без усилий взял его на руки. Том, наверное, опять ненадолго потерял сознание, пока Тео нес его через парк, потому что ему всю дорогу чудилась рядом Эстер. Но потом он оглянулся, а ее не было. Они пришли уже к открытому люку «Дженни Ганивер», и Пеннироял смотрел на них через иллюминатор кабины. Том совсем запутался в происходящем, тем более что весь парк накренился и раскачивался и единственной реальной деталью во всем этом была Рен. Она крепко держала его за руку и пыталась улыбаться, хотя все время плакала.
– Рен, – сказал он ей, – мы не можем лететь без мамы. Надо найти ее…
Рен покачала головой и помогла Тео затащить отца на борт.
– Мы должны покинуть это ужасное место, пока не поздно!
Люк закрылся. Тео пошел на нос в кабину экипажа помочь Пеннироялу запустить двигатели. Рен встала на колени перед отцом и обняла его, как он обнимал ее в детстве, когда ей было больно или снился плохой сон. «Тихо, тихо», – приговаривал тогда папа, и Рен шептала ему точно так же:
– Тихо, тихо… – и гладила по волосам, и тихонько целовала, пока он не уснул.
А девочка старалась забыть о своей матери и обо всем плохом, что она сделала или сказала, и о мерцающих бликах, которые отбрасывал нож в ее руке. Девочка старалась запомнить, что у нее больше нет матери.
Как она постарела!
Шрайк знал о том, что время делает с однаждырожденными, и все же его поразило, как изменилась его маленькая девочка. На обветренном лице появились морщины, когда-то прекрасные рыжие волосы стали серыми и жесткими. Он протянул навстречу руки, спрятав в пазухи клинки, и с ней произошло то же, что и с большинством однаждырожденных, когда они оказывались в его власти: тоненько заскулила, а в воздухе резко запахло извергнутым содержимым кишечника. Ее страх опечалил его. Он, как мог, нежно прижал ее к своей броне и сказал:
– Я ОЧЕНЬ СКУЧАЛ ПО ТЕБЕ.
И Эстер, сдавленная огромными ручищами, могла только дрожать, и плакать, и прислушиваться к самому грустному звуку на свете – реву сдвоенных двигателей Жёне-Каро, которые уносили «Дженни Ганивер» без нее.