Адские кущи

– Послушайте, Маслов, я оскорблений терпеть не намерен, – Постников встал из-за стола и вытянулся во весь свой огромный рост, задевая головой крышу беседки. – Я вам морду разобью.

– Попробуйте! – взвился поэт, сжимая кулаки.

Бабарыкин негромко кашлянул и вклинился между спорщиками.

– В моем доме кровопролития запрещены. Никаких драк, дуэлей и прочей мальчишеской ерунды. Взрослеть пора! – он взял юнкера под локоть. – А если силушку некуда девать, так пойдемте со мной. Поможете самовар принести. Это куда полезнее.

Егор улыбнулся и кивнул, послушно зашагал к дому вместе с хозяином. Маслов развернулся на каблуках и направился в противоположную сторону, к крутому берегу.

– Поспешите за ним, Иннокентий! И уговорите вернуться, – взволнованно прошептала Татьяна. – Он в таком возбуждении, что запросто может наделать глупостей.

Миров-Польский сорвался с места, словно только и ждал подсказки. Минуты три все молчали, избегая встречаться взглядами. Как только вернулся Постников и поставил самовар на стол, барышни набросились на него.

– Стыдно! – хлестко выкрикнула Эльза.

– Да-да, – поддержала Татьяна. – Немедленно прекратите издеваться над господином Масловым.

– А что я такого сказал?! – оправдывался Постников. – Он же первый окрысился…

– Поэты очень ранимые люди. То, что вам кажется пустяком, их может свести с ума.

Раиса говорила тихо, стеснительно, но этот здоровяк послушно закивал, встал перед ней на колени и проникновенно сказал:

– Поцелуйте меня, и даю слово, я больше никогда не обижу вашего разнесчастного Пьеро.

Девушка зашилась краской до корней светло-русых волос.

– Неловко… При всех, – пролепетала она.

– Вы моя невеста, в августе свадьбу сыграем. Чего же нам стесняться нежных чувств?

Она медленно, будто во сне, обняла Егора за плечи, зажмурилась и потянулась губами к его щеке, но юнкер ловко повернулся и поцелуй пришелся прямо в несерьезные усики. Девушка распахнула глаза и густо покраснела:

– Как вы смеете!

– Я тоже жених! Я тоже алчу лобзаний! – громко, напоказ воскликнул Акадский и потянулся к хозяйке дома, но в ответ получил шутливую оплеуху.

– Угомонись, Алеша! Не то прогоню со двора.

В этот момент вернулся Маслов. Сел к столу, подальше от всех и уставился на свое отражение в самоваре. Портупей-юнкер отвернулся и демонстративно зажал рот рукой. Его приятель осклабился, но, не желая ссориться с невестой, также промолчал. А Ренкерман не удержался. Пригладил грязным ногтем бакенбарды и заговорил елейным голосом:

– Значит, вы утверждаете, что Пушкин символистам в подметки не годится? Но всем известно, что гений мог за пять минут сочинить экспромт в альбом прекрасной даме. Причем, эти случайные, по сути, строчки и поныне остаются образчиком самой прекрасной, наитончайшей лирики… А вы так сможете?

Маслов по-прежнему вглядывался в золотисто-блестящий бок самовара. Молчал до тех пор, пока у Ренкермана не лопнуло терпение, и когда тот уже зашипел змеей: «Похоже не сдюжит», резко выдохнул:

– Смогу!

– За пять минут? Не верю!

– Докажите! – поддержал Акадский. – У нас за столом три прекрасных дамы. Выбирайте любую, я даже не стану ревновать свою невесту…

– Я напишу стихи всем трем барышням.

– Смело! – воскликнул хозяин дома. – Вот это смело!

– Но у современных прекрасных дам нет альбомов, – возразил Миров-Польский. – Умерла традиция…

– Сойдут и тетради, – предложил Бабарыкин. – В доме сразу три ученицы, уж что-что, а бумага найдется.

– Ах, как чудесно! Это вы замечательно придумали, – Татьяна взмахнула юбками и бросилась в дом. – Я сейчас принесу!

– У меня есть блокнот, – Эльза достала из кармана синего форменного платьица книжицу для адресов и заметок.

– Годится! – Ренкерман навис над молодым поэтом, словно стервятник, готовый в любую минуту заклевать проигравшего. – Ну-с, продемонстрируйте свое искусство.

– Я засекаю время, – Постников достал старенький брегет. – И ставлю червонец, что в пять минут он не уложится.

– Принимается! – поддержал пари Бабарыкин. – Я верю в талант нашего юного поэта.

А тот, не обращая внимания на возникшую суету, уставился на кончик карандаша и нашел его затупившимся. Достал из кармана перочинный ножик, тремя быстрыми движениями заострил грифель… И началась магия. Маслов секунд десять смотрел в глаза Эльзы, пока та не улыбнулась ему в ответ. Поэт заскользил карандашом по линованной страничке блокнота. Минуту спустя захлопнул книжицу. Придвинул тетрадь Татьяны и бросил беглый взгляд, но не на лицо девушки, а на ее тонкие музыкальные пальцы.

– Почерк кривобокий, – хмыкнул Акадский. – Наш Валерий не каллиграф.

Все зашикали: не отвлекайте творца! Хотя по сути юнкер был абсолютно прав. Маслов торопился, буквы сползали вниз. Издалека стихотворение напоминало стаю ворон на заснеженном поле. Тетрадку он закрывать не стал, просто оттолкнул и Татьяна, а вместе с ней и другие, с любопытством начали читать.

Маслов даже не посмотрел на них, не глянул и на Раису. Склонился над бумагой, длинные волосы закрыли тетрадный лист и никто не мог разобрать, что он пишет.

– Кончено! – на последнем многоточии грифель сломался.