Царевна Софья удовлетворенно улыбнулась. Такая победа Голицына еще более упрочила ее положение. Теперь никто не упрекнет ее в женской глупости и отсутствии государственной прозорливости. Ведь по ее настойчивому требованию Боярская Дума назначила боярина Голицына главным воеводой русского войска.
— Воевода испрашивает высочайшего дозволения идти войной дальше. Хочет боярин Перекоп брать, а после иди на Бахчисарай, — закончил читать грамоту гонец.
Среди бояр же после слов о Бахчисарае наметилось шевеление. Некоторые даже переспрашивать у соседей начали, не послышалось ли им это. Ведь еще никогда русские войска не заходили так далеко на земли своего давнего врага, который десятилетиями разорял земли еще Московского княжества. У многих тут же ретивое взыграло. Повоевать захотелось.
— Что тут думать? И дальше воевать крымчака нужно…
— Разрушить Перекоп до самого последнего камня. Все сжечь.
— Как мы страдали, пусть и они похлебают…
— А коли османы полезут, им тоже юшку пустить.
Что про бояр говорить, если и у самого царевича Петра Алексеевича глаза огнем горели. Подросток едва не подпрыгивал на троне от возбуждения. Дай ему волю, прямо сейчас бы вскочил на коня и поскакал крымчака воевать. Мальчишка, что и говорить…
Когда в палатах стало особенно шумно, царевна Софья подняла руку вверх, призывая к тишине.
— Что Боярская Дума скажет? Должны ли мы дать свое дозволение воеводе Голицыну идти дальше? — раздвинула она губы в улыбке. Ответ на вопрос и так был понятен. Что из Милославские, что Нарышкинские, все новых побед желали. Глядишь, кому-нибудь из них после победы новые земли там пожалуют. Явно многих эта мысль грела.
-//-//-
Оказалось, все только начиналось. Поход против Крымского ханства продолжался, а, значит, и договор с Дьяволом действовал, со всеми отсюда вытекающими.
[1] Агоряне — в этот период расхожее наименование магометян и иных южных неправославных народов
18. Сейчас… сейчас, как размахнусь, как вдарю
В огромном походном шатре из чистого индийского шелка, баснословной стоимости, на застеленном коврами полу сидел по-турецки мужчина, одетый роскошные восточные одежды. Плотная туника, густо покрытая золотой вышивкой, облегала его туловище, спадая к коленям и закрывая их. Парчовые шаровары прятались в сафьяновых сапогах с серебряными набойками. По правую его руку лежали украшенные драгоценными опалами изогнутые ножны клинка, по левую руку — нагайка с ручкой из черного дерева.
Возраст Селим Герая, правителя Крымского хана, уже давно перешагнул возраст пророка, пусть будет благословенно его имя. Однако, несмотря на преклонные годы, он был довольно бодр и поражал силой своих членов. По-прежнему, как и в былые годы, с легкостью вскакивал на своего жеребца и сразу же кидал его в галоп. На охоте играючи бил птицу стрелой, выпущенной из тугого лука. Не забывал навещать и своих многочисленных жен, которые и в походе следовали за ним. Те, как рассказывают вездесущие служанки, с гордостью хвастались друг перед другом неутомимостью хана, его подарками.
— Хм… — сейчас же Селим Герай молча сидел и медленно раскачивался, напоминая собой взбешенную и готовую к броску пустынную кобру. Тяжелое, с присвистом дыхание, вырывалось из его рта. Рука нервно поглаживала рукоять сабли, чуть вынутой из ножен. — Я слушаю… Внимательно слушаю, — зашипел он в полной тишине, что давно уже висела в, забитом людьми, шатре.
Прямо перед ним, склонившись до самой земли, лежал молодой крымчак. Многие из стоявших позади воинов знали его. Его звали Али Хасан-бей, самый молодой тысячник крымского хана, его любимец и родственник по одной из жен. Неустанный покоритель женских сердец и владелец целого табуна из арабских скакунов. Именно ему было доверено встретить и разбить войско наглого и извечного врага ханства — Московского царства. Селим Герай, испытывая к нему особую приязнь, даже отдал по его начало целую тысячу янычар, подарок самого турецкого султана.
Но, разве можно было узнать некогда блестящего красавца с гордым взглядом воина в этом оборванце с затравленно трясущимися членами? Могла ли быть Али Хасаном эта подвывающая от страха развалина? И тем не менее это был именно он.
— Ну? — рука правителя дернулась сильнее и потащила из ножен клинок. От этого звука крымчак, лежавший ниц, вздрогнул всем телом и завыл ещё сильнее. — Не испытывай мое терпение, Али. Я жду правды…
По знаку хана кто-то из воинов, застывших у очага, со всей силы стегнул лежавшего нагайкой, раздирая его халат в тряпки.
— … Мой хан… Мой хан… Пощади… Клянусь Всевышним, я сказал чистую правду, — прохрипел бывший тысячник, вскидывая обожженные до черноты руки. — Там были иблисы[1]…Я не вру, мой хан! Только дьявольские иблисы способны сотворить такое… Река, вся река, вода горели, словно были из самого сухого хвороста или лучшего порохового порошка. Даже песок по берегу обжигал огнем. Подойти было невозможно… Мои воины бросали раскалившиеся доспехи, сабли. Только ничего не помогало…