Адский договор: Переиграть Петра 1 (СИ)

— Чего встал, колдун? Проходи, вина себе налей. Хорошее вино, гишпанское. Не какая-нибудь кислая гадость, — в самой дальней части шатра в своем любимом кресле полулежал Голицын. Лицо у него почему-то было весьма хмурым, хоты явных причин для этого не наблюдалось. — За тебя хочу выпить, — он поднял кубок, салютуя им парню. — Хоть ты и колдун и не божьего племени, но виктория лишь благодаря тебе случилась. Если бы не твои дьявольские придумки, умылись бы мы здесь кровушкой, как пить дать. За тебя!

Он залпом выпил вино и отбросил кубок от себя.

— Кто-то прогневал тебя боярин? — не выдержал Дмитрий, не понимая причины плохого настроения Голицына. — Виктория, победа же. Ханская столица пала. Крымское ханство покорено. Все закончилось. Тебя теперь в Москве с триумфом встречать будут, как раньше римских императоров.

Голицын чуть шевельнулся, лежа в кресле. Повернул голову в его сторону, и кисло улыбнулся, словно никакой победы и не произошло.

— Ха-ха, — негромко и грустно рассмеялся он. Кажется, даже с издевкой рассмеялся. — В Москве нас скорее не с лавровым венком встречать будут, а с терновым. Вдобавок, еще пики с пушками приготовят.

Насколько Дмитрий понимал, говоря про терновый венок, Голицын намекал на мученскую смерть Иисуса Христа. А тут ему, вообще, стало ничего не понятно. Причем тут терновый венок? Какие к черту пики и пушки в Москве? Голицын же герой! Он Крымское ханство раздавил, самого хана поймал и на цепь посадил! За Голицына теперь во всех церквях должны Богу молиться и осанну петь. Ничего не понятно!

— Ну и рожа у тебя стала, колдун. Страшная и глупая, как смертный грех, — боярин вновь грустно рассмеялся, показывая на парня пальцем. — На, прочти лучше, коли грамотный. Узнаешь тогда, в чем грусть моя…

Он указал на небольшой столик, на котором одиноко лежал свернутый трубочкой пергамент с разломанной сургучной печатью.

— Пергамент… Письмо от… охренеть, — Дмитрий с трудом сдержался, чтобы не выдать во весь голос замысловатую словесную конструкцию. Письмо, оказалось, от самой государыни царевны Софьи. При этом содержание его явно было не для чужих глаз, а сугубо личным.

Пропитанное откровенным отчаянием, оно рассказывало о таком, что у парня начали медленно волосы на голове вставать. При чем это совсем не было таким словесным оборотом. Волосы вставали самым натуральным образом.

Царевна Софья, словно прощалась со своим любимым. Едва ли не каждое слово намекало на это «увидимся ли теперь», «я в полном отчаянии», «уж и не знаю, что теперь и делать», «будет ли судьба ко мне благосклонна», «прости меня за все, ясный мой свет», «будешь ли ты помнить обо мне».

— Ни хера себе, дела творятся. Блядский дом! — все-таки не выдержал парень. Больно уж за живое его взяло то, о чем писала царевна. — Они там совсем что ли оху…и⁈ Время другое найти не могли⁈

Государыня писала, что ее противники, Нарышкины, испугались победы Голицына. Мол, теперь, одержав победу над Крымским ханством он и сама царевна войдут в большую силу. Ее слава у простого люда станет еще большей. Стрельцы и полки нового строя за нее горой будут, как за победительницей. Наконец, церковь после победы над извечным русским врагом станет за нее ратовать. Им же, Нарышкиным, вместе с царевичем Петром и его матерью совсем ничего «светить» не будет при таком раскладе.

— Б…ь, перестраховщики ху-ы! — снова завернул парень, в очередной раз подивившись уровню интриг при царском дворе. Там палец в рот не клади, мигом его откусят по самые плечи. — Неужели, переворот замутить решили? — предположил он, продолжая читать письмо. — Б…ь, точно! Переворот!

Уже в самом конце письма Софья писала, что, как доносили ее соглядатаи, примерно неделя осталась до выступления Нарышкиных. Тут Дмитрий оторвался от пергамента и посмотрел на Голицына.

— Так неделя, получается, уже прошла… Если дорогу учитывать, то уже третья неделя пошла. Это, как минимум, — пробормотал парень, теперь-то понимая причину тоски боярина. Тот фактически получил просьбу о помощи и весточку с прощанием из прошлого, когда ничего уже нельзя было поделать. Совершенно ничего. Даже вскачи он сейчас на самого быстрого коня и лети на восток, то к сроку ему было физически не успеть. Все уже произошло. — Мать твою!

И тут до парня доходит еще одна мысль, от которой у него прямо все внутри похолодело. Очень поганая мысль.

— Это что же выходит… Если путь нам в Москву теперь заказан, то и официально сообщить о триумфально окончании похода мы тоже не сможем⁈ С…а! — Дмитрий, как стоял в у столика, так прямо здесь опустился на землю. Сел, ноги подогнул. Схватил со столика кувшин и прямо из горла сделал большой глоток вина. Затем еще один. — Как же так? Мне что тут навечно оставаться⁈ Боярин⁈ Может, послать все к черту⁈ Построить полки, собрать все дельтапланы, наделать побольше бомб и гранат с горючей жидкостью и двинуть на Москву! Подойти к самым стенам и громко постучаться? Мол, вашу мать, отдавайте нашу государыню! А?