Адский поезд для Красного Ангела

Неужели этого парня когда-то, в прошлой жизни, избили полицейские, если он до такой степени боится? Или, может, он видит в них высших существ вроде усатых богов, прибывших на Землю в корзине салата фризе?

Я воскликнул:

— Да конечно, давайте!

Он вернулся на предыдущую страницу:

— Я не знаю, что именно вы ищете, но место интенсивного исчезновения собак видно — как нос на лице! А я могу вам сказать, что у меня нос заметный!

У меня подпрыгнуло сердце.

— Покажите!

Он ткнул пальцем в четыре разные точки на экране:

— Четыре деревни или городка, на расстоянии не более пяти километров один от другого, километрах в двадцати отсюда на юг.

Такое захолустье, что я и названий-то не знал. Он продолжал, угли его глаз разгорались.

— И… исчезло четырнадцать собак! В период… с одиннадцатого июня по второе июля, то есть меньше чем за месяц! Четырнадцать собак меньше чем за месяц в радиусе десяти километров. Многовато, не так ли?

Большой нос и должен обладать исключительным нюхом! Я заметил:

— Из вас бы вышел отменный фараон!

Он вспыхнул:

— Подождите! Похоже, у меня для вас есть кое-что получше… Совпадение пород пропавших собак!

На экране появился список: лабрадор… лабрадор… коккер… лабрадор… Собаки хорошего размера, ласковые и покладистые, обладающие простым характером и легко поддающиеся дрессировке.

Глядя на экран, я спросил:

— Вам известно, что стало с этими собаками? Нашли ли кого-нибудь из них?

— Понимаете, господин многоуважаемый полицейский, люди обращаются к нам, только когда теряют своих собак. Зато когда находят, непременно забывают сообщить об этом. У нас нет никаких сведений о том, что с ними стало. Эта общегосударственная картотека превращается в помойку, потому что ее никогда не чистят.

— И последний вопрос, потому что вы, похоже, знаете здешние места как свои пять пальцев. Есть ли поблизости какие-то лаборатории, ставящие опыты на животных? Может, кто-то занимается отловом собак для проведения своих экспериментов?

— Нет, не в курсе. Кроме HLS, ближайшая косметическая лаборатория находится в Сен-Дени. А HLS работает только с заводчиками биглей. К тому же ловщики животных не охотятся на подобных собак, разве что если у них есть заказ. Обычно их больше интересуют бродячие дворняги, эти мешки с блохами, исчезновение которых скорей устраивает жителей, нежели беспокоит…

— Спасибо, мсье Н’Ген. Можно сказать, вы оказали мне огромную помощь. Могу ли я получить адреса владельцев, обратившихся в картотеку?

Он сменил тон:

— Не возьмете ли кошечку в знак признательности? Мне до конца недели предстоит провести восемь усыплений. Для меня это почти как убить собственную душу.

— Увы, доктор… Я редко бываю дома…

Он заговорщицки подмигнул:

— А для жены?

* * *

Я медленно катил в сторону Эгльвиля, стараясь выбирать проселочные дороги, чтобы сполна насладиться цветущей зеленью деревни. Я остановился на опушке небольшой вязовой рощицы, чтобы помочиться. За моей спиной, до совершенно прямой линии горизонта, напоминая кладбище с соломенными надгробиями, выстроились стога золотистого сена.

Вот откуда был собачий вой, преследующий Дуду Камелиа. Он шел отсюда, из заброшенных на плоской равнине деревень. Я ощущал, что расследование продвигается, но в совершенно неведомом направлении, словно космический зонд, исследующий Вселенную, никогда не зная, куда он движется и что на самом деле ищет.

Я думал о нем, о Человеке без лица, о котором говорила Дуду Камелиа. Это он вернулся на место учиненного защитниками животных погрома, чтобы собрать орудия смерти, анестетики, перевязочные материалы. Я догадывался о его притязаниях, его желании точным и рассчитанным ударом скальпеля причинять горе и страдание. Я буквально видел, как он вынюхивает свою жертву, преследует ее на расстоянии, подстерегает, чтобы однажды вечером наброситься на нее, подобно тому как бросается на запутавшегося в паутине комара черная вдова.

Я думал о той связанной женщине в грязном подвале, измученной, морально истерзанной стрелами ужаса. Бывают моменты, когда становится невозможно ощущать страдания другого человека; их можно вообразить, почувствовать, как они пробегают вдоль позвоночника, содрогнуться и зарыться с головой под одеяло. Но невозможно поставить себя на его место. Никогда…

Разрабатывая «собачий след» и не слишком представляя, куда он может меня привести, я рассчитывал получить преимущество над убийцей. Я сошел с тропы, которую он для меня наметил, и пошел кратчайшим путем, позволяющим обогнать его. Я вспоминал фразы, неизменно звучащие в каждой лекции Элизабет Вильямс: «Преступник никогда не передвигается один. Куда бы он ни шел, повсюду его сопровождают некие элементы, оставляя несмываемый след его присутствия. На месте преступления происходит обмен между преступником и составляющими пространство невидимыми элементами; убийца оставляет что-то от себя и уносит с собой крохотную частицу места, где он находился, и ничего не может с этим поделать. Именно на этом обмене нам следует строить расследование».