Адский поезд для Красного Ангела

Как обычно, я запер дверь на ключ, чтобы не вызвать подозрений, затем взял стул, поставил его у стены в углу спальни и, напряженно прислушиваясь, стал ждать, когда этот кретин попадется в мои сети. Куколка сверлила меня грустным стальным взглядом, очевидно недовольная, что под вечер ей не удалось погарцевать…

После часового ожидания я заметил, что разговариваю с паровозом…

Три часа ночи… Может, он подрядился только на слежку? Может, вторжение намечено позже, когда я не буду его ждать? Горестное тиканье часов в прихожей действовало мне на нервы. Сквозь полуопущенные жалюзи пробивались лучи искусственного освещения и шрамами ложились на стены моей спальни, нашей спальни. Глаза мне заволокло туманом, и я задумался, не сплю ли я и не унесет ли меня усталость на своих серебряных санях…

Когда телефонный звонок разорвал пелену безмолвия, я испугался, что мое сердце выскочит из груди. Я схватил аппарат, но услышал лишь сдавленный хрип. На экране высветилось имя Сиберски.

— Сиберски, что случилось? Говори, черт возьми!

Прерывистое дыхание, а потом больше ничего.

Набрав номер скорой, я бросился к лифту.

Еще никогда в жизни я не проезжал пятнадцать километров в предместье Парижа за столь короткое время. Я не обращал внимания ни на светофоры, ни на разделительные полосы, ни на предупредительные знаки. В голове у меня стучали слова жены Сиберски, и я молился, молился изо всех сил… «Теперь у нас настоящая семья. Вы должны его беречь… Теперь у нас настоящая семья. Вы должны его беречь…»

Свет в его квартире на третьем этаже выключен. Я перескакивал через ступени лестницы со скоростью, от которой готовы были лопнуть мои жилы и легкие. «Скорая» еще не приехала. Дверь не сдерживала никакая задвижка. Я открыл ее ударом ноги. Держа перед собой «глок», я осмотрел прихожую, бросился в кухню, потом в спальню.

Я обнаружил его распростертым на полу, с мобильником в окровавленной руке. Слюна, пузырясь, стекала из открытого рта, глаза смотрели в потолок. Я не знал, кого благодарить, когда кончиками пальцев уловил трепет его сердца. Пульс ровный, дыхание размеренное. Я осторожно подсунул руку ему под затылок, из правой ноздри вытекла струйка крови. Его отделали так, что лицо стало почти неузнаваемым, но специально оставили в живых. Я вывалил все из висящей в туалете аптечки, нашел перекись водорода, антисептик, бинты. От запаха антисептика он пришел в себя.

— Не пытайся говорить, — приказал я. — «Скорая» будет через несколько минут.

Я смочил ему лоб холодной водой:

— Сейчас полегчает.

Спустя пять минут появились трое в медицинских халатах.

— Он сильно избит, но жив, — сообщил я.

Один из них дал Сиберски кислородную маску.

— Горло отекло, но он дышит… Пульс — восемьдесят. Артериальное давление — сто двадцать на восемьдесят. А что тут произошло?

— На него напали.

Сиберски вцепился мне в запястье:

— Двое… застали меня… спящим… лиц не видел… в черных масках… дайте что-нибудь… челюсть болит…

— Поехали! — бросил врач «скорой».

Выходя, я позвонил комиссару местного отделения полиции и осмотрел замок. Ничего не было сломано…

Я добился разрешения сесть рядом с Сиберски в медицинском фургоне и сопровождать его в больницу.

— Чего хотели эти люди? Зачем напали? Это воры? — Он с трудом шевелил распухшими губами, но слова можно было разобрать. — Они спросили… меня… зачем мы совались… в их дела… Это было… предупреждение… Мне страшно… комиссар… Я боюсь… за жену… и сына…

Электрокардиограф показывал пульс сто пятьдесят. Врач знаком велел мне не беспокоить раненого.

— Что еще они тебе сказали?

— Ничего… Я спросил… у них… знают ли они… что ослы… писают на водочную траву… — Он улыбнулся, и я увидел окровавленные десны. — Тогда… они меня страшно избили…

— Тебе удалось что-нибудь заметить?

— Было темно… И они… светили мне в глаза… своим фонарем…

— Как они вошли?

— Не закрыл дверь на ключ… после вашего ухода…

«Теперь у нас настоящая семья. Вы должны его беречь… Теперь у нас настоящая семья. Вы должны его беречь…»

— Обещаю тебе, завтра утром я схожу к ней…

Наконец он закрыл глаза, дав легким болеутоляющим унести себя подальше от этого паршивого мира.

Рентген не выявил никакого перелома. Нос выдержал удар, поскольку уже был сломан в юности. Пострадала только нижняя челюсть: сломаны два зуба и десны в плачевном состоянии. Ему наложили швы и поместили в отдельной палате. Я провел рядом с ним ночь, клокоча от ненависти.

Задача сообщить жене была не из легких, но я настоял, что сделаю это сам. Когда в семь часов утра я зашел в ее палату, она сразу поняла. И, вообразив самое худшее, разразилась слезами.

Ребенок вздрогнул и снова спокойно уснул рядом с матерью в маленькой кроватке на колесах. Инстинктивно он принялся сосать.

— Давид чувствует себя хорошо… Не доводите себя до такого состояния…

— Что… Что…

— Ночью на него напали у вас дома. Мы отвезли его в больницу, и сейчас он уже проснулся. Даю вам время подготовиться, а потом провожу к нему. Он лежит в отделении интенсивной терапии. Можете взять малыша с собой, отец будет счастлив видеть его…