Адское ущелье. Канадские охотники

– При первом же выстреле они залягут в траву и до самой ночи останутся невидимками. Тогда, воспользовавшись темнотой, они попытаются пойти на штурм.

– Но мы же не позволим перебить себя, как цыплят!

– Послушайте меня… Честное слово… я кое-что придумал… Всё очень просто… Надо испробовать! Если не удастся… я сложу там свои кости… И когда я умру, вы будете выпутываться, как вам придет в голову.

– Вы забываете, дорогой Боб, что мы солидарны…

– Фу! Если я рискну своей шкурой, чтобы попытаться спасти вас… пожертвовав всем, что у меня осталось!

– Но что же вы собираетесь сделать?

– Попытаюсь договориться с ними.

– С этими людьми, озверевшими от гнева и алкоголя?.. Послушайте только, что они кричат!

– Они громко горланят, надо отдать им должное. Только смотрите: они остановились. Видите ли, если бы там были одни старатели, я бы ни за что не поручился, но я насчитал в толпе десятка два ковбоев, которым подобная работка может, в сущности, дорого обойтись. Может быть, мне удастся уговорить их уйти или хотя бы быть нейтральными!

Тем временем стало очевидным, что толпа и в самом деле остановилась метрах в ста пятидесяти от бревенчатой избушки, в которой находились люди и лошади. В толпе нашлись говоруны, которые на манер героев Гомера, продолжали оскорблять невидимого неприятеля.

– По сути они уже успокоились и не очень-то понимают, что делать дальше. Позвольте же мне взяться за дело и дайте мне белый платок. В жизни у меня не было подобного предмета туалета. Или одежды?

Жан достал из своего саквояжа большой кусок белой материи, предназначавшейся на перевязочные нужды.

Боб сложил эту ткань, привязал ее к кончику карабина и смело вышел наружу, размахивая белым флагом, что во всех странах мира, у дикарей и цивилизованных людей, обозначает парламентера.

При неожиданном появлении Боба, выглядевшего очень карикатурно в своей индейской раскраске, крики как по волшебству прекратились.

Осаждающие сомкнули ряды и с любопытством ожидали дальнейших действий ковбоя. Только один подонок, либо бывший пьянее других, либо испытывавший особо сильную ненависть, прицелился в парламентера из ружья, но тот даже глазом не моргнул.

Боб! – послышался из избушки голос Жана. – Возвращайтесь!.. Этот мерзавец сейчас выстрелит.

– Да бросьте! Если он промахнется, я удержу других.

В тот же момент раздался сухой щелчок винчестера.

Боб смело вышел наружу, размахивая белым флагом

Глава 8

Вопреки всеобщему ожиданию, Боб, в которого целились со ста пятидесяти метров, остался стоять. Пуля чудом не задела его.

Однако из избушки, сразу же вслед за первым выстрелом раздался ответный. Мужчина, открывший огонь, выронил оружие, покачнулся и упал навзничь, широко раскинув руки и ноги в конвульсиях. Красное пятно появилось в основании носа, между бровей; маленький кусочек мозга залепил дырку. Мужчина был убит наповал.

В толпе осаждавших раздались крики удивления или ужаса, перемешивавшиеся с гневными угрозами. Некоторые из осаждавших благоразумно попадали на землю, другие, самые смелые, вскинули свои ружья и нацелились на Боба.

А тот, выказывая безумную храбрость, пожал плечами и закричал так громко, что его слышно было всем:

– Не делайте глупостей! Вы же видите, что я вышел на переговоры. Нужно быть глупее последнего дикаря, чтобы стрелять в меня. Я же никому не угрожаю… Впрочем, глупый поступок принес беду безумцу, дергавшемуся только что под ногами… Обещаю сделать то же с первым, кто решится снова взяться за оружие.

Привычка, или, скорее, заблуждение политических и финансово-административных, религиозных, общественных, экономических и прочих объединений, где предаются невероятным разговорным оргиям, сделала американцев удивительными болтунами и одновременно слушателями.

Можно увидеть, как по любому поводу и неважно в каком месте у людей просыпается желание поговорить; они останавливаются в баре, на площадке трамвая или прямо посреди улицы и начинают что-нибудь обсуждать. И удивительно, что они всегда находят благожелательных слушателей, какие бы капитальные глупости не исходили чаще всего от ораторов.

Короче, если есть привилегия – а можно бы сказать, и неоспоримое право для «зануд» всякого пола и любого масштаба – извергать из себя непрерывным потоком слова, то аудитория не привыкла освистывать говоруна, полиция не стала бы сажать его в тюрьму, а он, наоборот, всегда нашёл бы себе снисходительных и даже заинтересованных слушателей.

Так и вооруженная толпа, к которой обращался Боб, учуяв начало речи, застыла в неподвижности, как настоящие янки, для которых speech[54] становится хорошим предлогом, чтобы предаться ротозейству…

Зная свою публику, Боб не позволил ей охладеть и продолжал без перерыва:

– Прежде всего, скажите, чего вы хотите?

– Убить тебя, мерзавец! – ответил хриплый голос, принадлежавший человеку с атлетическим торсом, на который была посажена огромная взлохмаченная голова со зверским выражением лица.