Адское ущелье

— Вы не называли прежде его имени, Боб… А мы ведь знаем Джо Сюлливана как сообщника Джонатана и полковника Фэрфильда.

— Гм! В жизни встречаешь многих людей, в знакомстве с которыми не всегда хочется признаваться.

— Мы не можем позволить себе привередничать, — вмешался Жан, — и без того много времени потеряно… В путь!

— Минуточку! — сказал Боб, который ни о чем не забывал.

— Что еще такое?

— А седла? И поводья? Нашу сбрую легко опознать с первого взгляда.

— Что вы собираетесь с ними делать?

— Спалить дотла, черт побери! Тащите сухие смоляные ветки.

— Верно!

— А потом мы все двинемся к «Одинокому дому», но на сей раз я пойду сзади с листвяным веником.

— Чтобы заметать наши следы, не так ли, Боб? Превосходная мысль!

Бесстрашно встречая все удары судьбы, крепкие духом и телом, готовые к борьбе и к лишениям, храбрые метисы и их верный друг пустились в путь к дому контрабандиста, надеясь обрести, невзирая на подозрительные связи этого человека, приют и гостеприимство — пусть не самое сердечное или щедрое, но достаточное в своей грубой простоте.

Стараясь ступать как можно осторожнее, чтобы не беспокоить раненого, они обсуждали, что следует предпринять, дабы их планам не повредило это злосчастное падение.

Решили, что Жан и Жак отправятся в Регину, оставив Франсуа в «Одиноком доме». Проезжая через Литл-Пембину или Буасвен, где у них есть друзья, они пришлют за раненым надежных людей с лошадьми. Одновременно из Виннипега по телеграфу вызовут доктора.

Естественно, что Бобу, единственному, кто знаком с Джо Сюлливаном, также придется задержаться в «Одиноком доме» — совсем ненадолго, ибо подмога прибудет, конечно, в самом скором времени.

Пока Боб и Франсуа, осужденные — увы! — на бездействие, будут по крайней мере в безопасности, Жан и Жак сделают все возможное и невозможное, чтобы вырвать Луи Риля из рук английских властей.

Этот план обсуждался всю дорогу. Она оказалась очень тяжелой: измученные как своей ношей, так и бесконечными препятствиями, братья часто останавливались передохнуть. Бобу же приходилось заметать следы — свои собственные и спутников, чтобы никто не смог определить, в какую сторону направился маленький отряд.

Придя к согласию и увидев, что уже занимается заря, молодые люди ускорили шаг, хотя даже их невероятная выносливость начинала слабеть под навалившейся усталостью.

Обогнув плато Мертвеца, путники оказались перед скалой высотой метров в двести.

— Надо взобраться туда, — сказал Боб.

— Раз надо, значит, надо, — ответили Жан и Жак, — однако носилки нам теперь только помешают. Мы понесем малыша на закорках, сменяя друг друга.

Подъем продолжался полчаса, а когда друзья достигли вершины, Боб протянул руку, показывая громадную поляну посреди темно-зеленого соснового леса, освещенного первыми лучами солнца.

— Вот и «Одинокий дом», — сказал он, — а рядом конюшни, амбары и винный склад.

Граница делила эту поляну надвое, причем дом находился на территории Соединенных Штатов, а конюшни и склады с товарами — на канадской земле.

Владелец усадьбы застроил свой участок таким образом вполне сознательно, поскольку основным его занятием была контрабанда. Он мог в любую секунду перейти из Америки в Канаду и обратно, уклоняясь от уплаты налогов одному государству и прячась от таможенников другого.

…Оставалось пройти всего около пятисот метров пологим склоном, чтобы оказаться у дверей дома; вблизи тот выглядел весьма неприветливо.

— Для нас это прогулка! — в один голос сказали братья, едва не падая от усталости, но продолжая мужественно улыбаться.

«Одинокий дом» был настоящей крепостью. Построенный из толстых сосновых бревен, скрепленных скобами на углах, он имел дополнительные поперечины из дубовых брусьев и походил на барак. Все окна были закрыты крепкими ставнями с прорезями для ружейных стволов, а сама усадьба обнесена высоким частоколом, за ним бесновалось с полдюжины злобных собак, спущенных на ночь с привязи.

К тому же к этому жилью невозможно было подобраться незаметно, оно стояло на голой поляне, продуваемой всеми ветрами в любое время года. С какой бы стороны ни приближался путник, ему приходилось идти, не имея никакого прикрытия, и обитатели усадьбы могли видеть его за полмили.

В этот ранний час дом казался тихим и пустынным; только собаки бешено лаяли, почуяв чужих. «Одинокий дом» вполне соответствовал бы своему названию, если бы из трубы не вырывались клубы густого дыма, указывающие на присутствие человека.

Франсуа, опираясь на братьев, остановился в некотором отдалении от жилища Джо Сюлливана, а Боб, повесив карабин за спину, приблизился к окну. Подняв камень, он стал изо всей силы колотить в ставень.

Собаки, завывая так, словно их обдирали живьем, яростно бросались на колья ограды.

— Тише, глупые твари! Тише! Я — друг…

— Если вы друг, — раздался женский голос за ставнем, — то назовите ваше имя.

— Я Роберт Кеннеди, ковбой, приятель Джо Сюлливана… Это вы, Старуха?

— Неужели вы, Боб? А нам сказали, что вас повесили… Мы будем рады принять вас.

— Это не Старуха, — сказал Боб, — значит, это моя милая подружка Кэт?