Портал захлопнулся, проглотив наглого парнишку, после чего рассыпался снопом синих искр. Какое-то время могущественный некромант смотрел на гаснущие искры и недоумевал.
«Жалкий человечишка возомнил себя достойным стать моим учеником… Надо же, вот потеха».
Некромант хмыкнул и сел на траву. Усталый взгляд человека, прожившего сотни жизней, устремился вдаль, в белую занавесь тумана. Харон жаждал покоя, но отчего-то мысли вновь и вновь вертелись вокруг недавнего разговора. Должно быть мальчишка разворошил прошлое… Да, определенно, все дело в вопросах. Прошлое, оно ведь как едва затянувшаяся рана — тронь, ничего не будет, но ткнешь посильнее — снова выступит кровь. А в жизни Харона было много крови. Реки крови. Океаны.
Прошлое не отпускало. Оно стало вечной мукой и терзало душу пуще самых извращенных пыток. Харон искренне надеялся, что этот придурковатый человечишка, Леха, окрепнет и выполнит его задание, ведь у остальных не получилось. Сколько их было за последние столетия? Много. Некромант давно сбился со счета. Бесстрашные воины, одаренные маги, искусные воры и убийцы — все они были умнее, сильнее и проворнее, но все они потерпели поражение, обратились в прах. Никто не смог обойти проклятие.
Некромант зло скрипнул зубами. Ошибка, одна единственная ошибка, которую он допустил века назад, стоила ему самого дорогого. И теперь будучи одним из самых могущественных Стражей Ада, он вынужден ее исправлять чужими руками.
Харон. Ошибки прошлого -1
Примечание: Арон — настоящее имя некроманта, тогда как Харон — это арабский вариант имени.
Рим. 1348 год.
Колокол собора Святого Себастьяна гулко отбивал удары. Странно, но каждый раз сквозь звон я слышал призыв браться за оружие и сражаться до последней капли крови, хотя никто другой не стал бы расценивать соборную песнь в подобном ключе. Должно быть, дело в моей натуре.
Я стоял у окна, и с высоты третьего этажа Дома Раскаяния смотрел на пыльные улицы вечернего Рима, которые поостепенно заполняли еретики. Иначе этот сброд я бы не смог назвать, даже не смотря на выписанную папой буллу[6]
. Люди в белых балахонах со скрывающими лица капюшонами, или с колпаками с прорезями для глаз, медленно шагали по улице. В руках они держали кресты и зажженные свечи.Бьянки[7]
. Мерзкие сектанты и еретики.Они заполняли улицы, текли белой рекой к собору Сан-Себастьяно, а оттуда, быть может, попрутся в сам Авиньон, чтобы обличить в грехах высшее духовенство. Из их поганых ртов вырывались искаженные звериные звуки, которые они называли песнопениями. Псалмы, что они распевали, есть ничто иное, как насмехательство над Богом. Будь моя воля — сжег бы на площади всех и каждого, а обугленные кости кинул бы в ров с нечистотами. Но есть булла, а слово папы Климента VI для меня Закон, ибо через него идет воля Господа. К тому же не мне вершить судьбы, я всего лишь цепной пёс. Цербер Инквизиции.
Противно скрипнула дверь, за спиной послышались тихие шаги. Я обернулся.
— Прошу простить, инквизитор Арон, — поклонился бритоголовый служка в простой монашеской рясе. — Мне велено передать вам это.
Он протянул запечатанное сургучом письмо. Даже издалека и при тусклом освещении я смог различить печать кардинала, а это значит, что цербера спустят с цепи. Оно и к лучшему, в Риме я засиделся. И чем больше я трачу времени на пустые допросы в лепрозориях, тем глубже Истинное Зло пускает корни на нашей земле. К тому же папа намерен объявить о паломничестве, и вскоре город заполонят сотни тысяч паломников, в том числе больных чумой. Мое же дело не лечить Черную Смерть, мое дело — найти тех, кто ее создал.
Предвкушая новую, настоящую работу, я сломал печать и бегло прошелся по строкам. Да. Определенно это то, что нужно.
— Объяви клирикам, что на рассвете мы выезжаем, — приказал я служке и вновь отвернулся к окну.
Признаться, дорога вымотала, но я был несказанно рад взяться за дело. Мой отряд состоял из трех клириков, один из которых специализировался на экзорцизме, а остальные не знали ничего, кроме войны во имя Господа. Впрочем, как и я.
Так же с нами путешествовал призабавнейший персонаж — некто Гюго. Француз смыслил во врачевании, и сильно любил вино. Большой бурдюк, который он все время прижимал к груди, даже если слезал с повозки, чтобы обмочить кусты, оставался всегда полон. Странное дело, ведь Гюго хлебал из него постоянно! На мой вопрос, почему вино не заканчивается, француз с усмешкой ответил, что ласково обнимает бурдюк, на что тот отвечает добром и преобразует воду в вино. Что ж, пускай так. Однако я подозревал, что Гюго умудрился погрузить в повозку бочку красного бургундского под видом лечебных снадобий.