Адвокат

— Миллион. Долларов. Ты не ослышался. И достать такие деньги сейчас очень тяжело. Все боятся вкладывать, боятся рисковать… А Габрилович недавно стал банкиром, он один из хозяев «Лесобанка» в Москве. Банк этот совсем молодой, но крепкий, с деньгами, с поддержкой. Словом, мы тут с Виктором Палычем подумали, что, учитывая твое знакомство с Габриловичем, можно было бы попросить у него кредит… Кредиты-то сейчас только знакомым и дают…

Сергей оторопело переводил взгляд с Катерины на Антибиотика и с Антибиотика на Катерину.

— А откуда вы узнали, что я знаком с Габриловичем?

Виктор Палыч вздохнул и улыбнулся:

— 0-хо-хо, Сереженька… Были времена, я многих городских руководителей знавал лично. Знал и Бориса Марковича, мы ведь с ним даже, так сказать, в одной отрасли работали… Это еще до того было, как директором комбината стал твой отец… Сергей опустил голову.

— Последний раз я Габриловича видел на похоронах родителей… Но мы тогда почти не говорили, я в таком состоянии был, что… Виктор Палыч понимающе закивал:

— Да, да… Слышал я об этой трагедии, прости, что напомнить пришлось… Убийцу-то, душегуба этого, вроде как поймали?…

Челищев поднял голову и словно натолкнулся на холодный испытующий взгляд Антибиотика. Странное чувство тревоги и беспокойства овладело Сергеем, ему вдруг показалось, что где-то внутри, в самом сердце, чей-то знакомый голос еле слышно предупреждает его об опасности…

— Поймать-то поймали… Да не уберегли — погиб он, бежать пытался, — медленно подбирая слова, стал отвечать Челищев. — Там несколько странностей было, хотел я с этим парнем поговорить, но не успел — все ответы на мои вопросы он с собой в могилу прихватил…

— А что за странности? — живо поинтересовался Антибиотик. Сергей пожал плечами:

— Да не то чтобы даже странности. Путался парень немного в показаниях… А уточнить я ничего не успел!

— Да, — вздохнул Антибиотик, — у мертвого, как известно, не спросишь…

Помолчали. Челищев закурил и вдруг с удивительной отчетливостью вспомнил стекленеющие глаза Миши Касатонова и его угасающий шепот: «Я не… не убивал, я даже не…» Сергей прикрыл глаза, словно опасаясь, что воспоминания могут через них выплеснуться наружу.

— Ладно, — прервал молчание Виктор Палыч, — мертвым — дай Бог упокоение, а живым о делах помнить надо… Ну что, Сережа, съездишь с ребятами в Москву, поможешь кредит протолкнуть? Кстати, Борису Марковичу обо мне знать вовсе не обязательно. Мы расстались с ним… э-э… сложно.

— Попробую, — кивнул Челищев. Его не покидало странное чувство, что Антибиотик что-то знает о смерти его отца и матери, но не утраченный еще нюх следователя подсказывал, что время прямых вопросов не наступило.

В Москву они поехали на следующий день — Катя, Сергей, Миша Либман и, конечно, неизменный ангел-хранитель Катерины, Доктор. Ехать решили на поезде, а не на машине, чтобы нормально выспаться и явиться к Габриловичу свежими и энергичными. На четвертых они взяли три «эсвэшных» купе — по одному для Катерины и Сергея и одно на двоих для Доктора и Михаила. Либман совершенно преобразился с того раза, как Сергей увидел его в клинике ВМА: на нем был дорогой, замечательно сидящий костюм, ослепительная рубашка и шелковый галстук, дорогие итальянские туфли матово блестели, а длинный белый плащ делал Либмана похожим не то на иностранца, не то на знаменитого режиссера. Миша пополнел, на его щеках появился здоровый румянец, и он постоянно отмачивал какие-то свои еврейские хохмочки, от которых Сергей улыбался, Катерина хихикала, а Доктор гулко гоготал на весь вагон. И только в самой глубине глаз Либмана остались страх и боль… Но они были почти незаметны.

Когда все улеглись, Сергей, поворочавшись на своей полке без надежды заснуть, встал, вышел в коридор и тихонько постучал в дверь Катиного купе. Она еще не спала и отозвалась сразу:

— Кто там?

— Это я, — прошептал Сергей. — Открой на минуточку, мне надо тебе кое-что сказать.

— Поздно уже, Сережа, давай завтра поговорим, — ответила Катерина, но дверь все-таки открыла — по типичной женской логике. Сергей проскользнул к ней в купе и сразу же, без слов, схватил Катерину и начал ее целовать. Она глухо постанывала, отвечала ему на поцелуи, но когда рука Челищева скользнула Кате под халат, она изо всех сил уперлась ему в грудь.

— Нет, нет, не сейчас!

— А когда? Когда? — Челищев продолжал прижимать ее к себе, не обращая внимания на сопротивление.

— Подожди немного, ох… Сереженька, нет!

Катя говорила шепотом, но Сергею казалось, что она кричит.

— Сколько можно ждать, я люблю, люблю тебя, ты меня измучила.

— Нет, это ты меня измучил! В темноте купе было непонятно, — смеется Катерина или плачет.

— Сережа, пусти, ты что, решил меня в поезде совратить?

— Я не могу больше, скажи — когда, только не мучай больше! Катерина шумно дышала.

— Я не знаю, Сережа, мне сейчас вообще нельзя! — и вдруг выпалила: — Через десять дней! Ой!

Сказала и сама испугалась.

Челищев выпустил ее из рук и, оглушаемый стуком сердца, машинально переспросил:

— Через десять дней? За базар ответишь?

Катерина фыркнула: