Адвокат черной королевы

– Ты с ума сошла! – напустилась она на Дубровскую. – Не задавай глупых вопросов, просто смотри, что делают остальные, и повторяй то же самое.

– А что мы делали? – прошептала Лиза.

– Нас досматривали на предмет того, не прячешь ли ты что-нибудь у себя в укромном месте.

– А что можно спрятать там? – удивилась девушка.

– Много чего, – многозначительно произнесла цыганка. – Порошок, мульку.

– Что-что?

– Наркотики, записку с воли. Усекла?

– А-а… А что такое ковырялка? – не удержалась от любопытства Лиза. – Это такое ругательство?

Роза как-то странно взглянула на нее:

– Скоро узнаешь. Всему свое время…

Гинекологическое кресло, даже без ширмы, было очередным испытанием для Дубровской.

– Ноги на подставки. Расслабься, – командовала женщина в белом халате. – Дата последней менструации… Не беременна? Венерические заболевания есть?

– Нет, – просипела Лиза. Кажется, она теряла голос.

Женщина наскоро проверила ее. Осмотр причинил девушке не самые приятные ощущения. Но докторше, похоже, это было безразлично.

– Слезай. Следующая…

Кресло парикмахера не сулило ничего ужасного. Расчески, ножницы, зеркало – словом, все то, что есть у любого цирюльника. Здесь не было только дорогих шампуней, фенов, глянцевых журналов с моделями стрижек.

Фея тюремного салона красоты вид имела хмурый и неприступный. Грязный белый халат дыбился на ее огромном бюсте. Она запустила пальцы в волосы Дубровской.

– Вши есть?

– Нет, – оторопело ответила девушка.

Парикмахер взъерошила волосы Лизы и зачем-то посмотрела на концы.

– Хороши. Жаль, что коротковаты…

Смысл этой загадочной фразы Дубровская поняла позднее. После нее в кресло уселась та самая девушка с роскошной косой, цвета воронова крыла. По виду она казалась украинкой и говорила с характерным акцентом. Она, наверно, тоже была «первоходкой», поскольку, подобно Елизавете, шарахалась от всех, как от чумы.

Парикмахерша даже присвистнула от восторга, взяв в ладони черную как смоль, длинную, как змея, косу. Она обменялась взглядами с надзирательницей.

– Надо состричь!

– Вы что? – завопила девица. – Не трогайте! Не имеете права!

– А вот здесь ты ошибаешься! – медовым голосом заявила парикмахер. – Такие права у меня есть.

– Караул! Помогите! – взвизгнула обладательница роскошных волос.

– Не ори! – сморщилась надзирательница. – Никто не собирается тебя стричь под «ноль». Прическа в местах заключения должна быть опрятной и не представлять угрозы для окружающих. А если из-за тебя другие женщины в камере обовшивеют? Так что не упрямься.

– Ни за что! – Девица вцепилась в косу и, по всей видимости, не собиралась проявлять благоразумие.

Дубровская не успела моргнуть глазом, как строптивая узница оказалась пристегнутой к креслу наручниками.

– Глянь-ка, Тома! – молвила парикмахерша. Реплика предназначалась надзирательнице. – Да у нее вши. Я же говорила!

– Это вранье! – извивалась девушка в кресле. – Нет у меня никаких вшей.

Она зарыдала в голос, почувствовав, как большущие ножницы коснулись ее волос. Мгновение, и тяжелая коса, как колосья под серпом, упала на плиточный пол.

– Ничего не попишешь, – пожала плечами надзирательница. – Санобработка!

Дубровская стояла в стороне ни жива ни мертва. Она посмотрела на Розу. Во взгляде той читалось еле сдерживаемое бешенство.

– Как же, санобработка! – жарко зашептала она. – За такую косу неплохие деньжата можно получить.

Лиза охнула:

– Ты так считаешь? Так они специально?

– А ты что думаешь, решили сделать бабе модную стрижку?

– Но ведь девушка может пожаловаться начальству, и тогда им не поздоровится…

– Ты и впрямь полоумная, – покачала головой цыганка. – О каких жалобах ты говоришь? Неужели ты ничего еще не поняла? Тут у тебя нет прав. Ты – жалкая вошь, и до тебя никому нет дела.

Лиза прикрыла глаза. Женщина была абсолютно права. Той девушки, Елизаветы Дубровской, бывшего адвоката, симпатяги и умницы, уже нет. Она осталась там, за пределами этого страшного места; там, где задорно звенят трамваи, а молодые девчонки носят короткие юбки, высокие каблуки и потрясающе длинные волосы.

Здесь же, в этих покрытых дешевым кафелем стенах, впитавших вонь и слезы своих постояльцев, есть жалкое подобие прежней Лизы, с затравленным, как у зверька, взглядом. Здесь есть нечто с номером статьи и с прежней фамилией, которая звучит почему-то, как кличка дворовой собаки…

– На карантине мы пробудем недолго, – заявила Роза. – От двух до десяти дней. Больше, как правило, не бывает. Потом нас переведут в камеру.

– Мы будем вместе? – с надеждой спросила Лиза.

Она успела привыкнуть к этой женщине и даже почувствовать нечто похожее на привязанность. Переносить тяготы тюремной жизни с ней было намного проще, чем одной. Дубровскую страшила неизвестность. Она с ужасом ждала момента, когда тяжелая дверь за ней затворится и она останется один на один с незнакомыми узницами. Для нее это было равносильно тому, как нырнуть в бассейн с пираньями!

– Я не думаю, что нас оставят вместе. Меня скорее всего пропишут в общую камеру, тебе светят «спецы».

– Что? – не поняла Лиза.