— Хорошие девочки, да? — застенчиво улыбаюсь. — Ты явно ничего обо мне не знаешь.
Потому что хороших девочек не называют городскими шлюхами.
Хорошие девушки не влюбляются в отчимов, а затем не соблазняют, как только их матери исчезают из поля зрения.
И уж точно хорошие девушки не начинают извиваться на коленях у незнакомца, чтобы избежать ответов на вопросы.
— Ты права, не знаю, — он долго смотрит на меня, губы кривятся в лукавой усмешке. — Хотя кое-что все-таки знаю.
Не хочу уступать, но любопытство побеждает: — Например?
С бесстрастным лицом он просовывает пальцы под верхнюю часть платья.
— Знаю, что сегодня твой восемнадцатый день рождения.
— Я же говорила тебе...
— Знаю, что твоя мать Карен Уильямс погибла в автокатастрофе в прошлом году.
— Поздравляю, ты умеешь гуглить.
Пальцы отбивают ритм на моей коже.
— Знаю, что ты считаешь ее смерть благословением.
Ответ застревает в горле. Не могу отрицать или защищать данное утверждение, потому что это правда.
Моя мать не относилась ко мне так, как нормальные матери относятся к своим детям. Я была обузой, и она напоминала об этом каждый божий день.
Она ненавидела меня, потому что я была совсем не похожа на нее. Не выглядела как она. Не вела себя так, как она. И уж точно не была такой умной, как она. Мы были днем и ночью. Полными противоположностями.
Учитывая, что никогда не говорила о моем отце, она, должно быть, ненавидела его, кем бы он ни был, огнем тысячи солнц.
Это то, что заставило ее возненавидеть меня огнем тысячи и одного. Ведь как бы я ни старалась заслужить ее любовь... она так и не появилась.
Особенно после скандала с учителем, мистером Делэйни.
Она возненавидела меня за то, что я опозорила ее и чуть не разрушила репутацию и карьеру. После этого у меня даже не осталось надежды завоевать ее любовь.
В свою очередь, я влюбилась в ее мужа.
Каин единственный, кто когда-либо заботился обо мне. Единственный, кто не относился ко мне как к ходячей катастрофе.
Он понимает меня так, как никто другой никогда не поймет.
Щетина таинственного мужчины царапает ключицу, когда тот покусывает край моего подбородка.
— Знаю, что она держала тебя подальше от людей. Заперла в том доме как какое-то животное.
— Ты не знаешь, о чем говоришь, — шепчу, глядя на звезды, пытаясь сдержать эмоции. — Пожалуйста, прекрати.
Но он не останавливается: — Знаю, что ты одержима мужчиной, который никогда не полюбит тебя в ответ, — нежно целует меня в шею. — Это так трагично.
— Катись в ад.
Он ловит мое запястье за секунду до того, как ладонь соприкасается с его щекой.
— Я провожу там отпуск, ягненочек.
— Может, в следующий раз тебе стоит остаться там навсегда?
Его руки находят мою задницу, и я задыхаюсь, когда чувствую, насколько он тверд.
— Может, тебе стоит научиться говорить правду? — его губы кривятся. — Но мы оба знаем, что ты этого не сделаешь... потому что перепалка со мной тебя возбуждает.
— Нет, это не так, — лгу я.
Бедра сжимаются, когда язык скользит по моей ключице. Он прав. Эти провокации возбуждают что-то во мне.
— Ты как чертова бомба, готовая взорваться. Ищешь подходящую причину для воспламенения, — открываю рот, чтобы возразить, но искры удовольствия пробегают по коже, когда он поднимает бедра, создавая восхитительное трение о мои жемчужины. Хнычу, желая большего, но он мрачно смеется: — Ты испортила мне брюки, маленькая лгунья.
Влажное пятно подо мной заставляет покраснеть, но гордость заставляет широко улыбнуться: — Считай это расплатой за испорченный вечер, — с трудом поднимаюсь на ноги. — Наслаждайся остатком ночи, мудак.
— Жаль, что мы не на диване в твоей гостиной, — его губы кривятся в злой ухмылке. — Возможно, ты бы устроила мне такое же шоу, как и ему.
Кровь стынет в жилах. До сих пор каждое слово из его уст можно было списать на слухи.
Но о той ночи знают только два человека. И он не один из них.
— Кто ты?
Когда он встает, выражение его лица становится угрожающим: — Ты веришь в призраков?
Качаю головой, не понимая: — Ты не призрак.
Тревога нарастает в груди, когда он двигается вперед, прижимая меня к перилам.
— Ты права. У призраков есть душа, — паника подступает к горлу, когда он кладет руки мне на бедра и отрывает от земли, — а у меня нет.
Желудок сжимается от страха. Что я такого могла сделать, что незнакомый мужчина так меня терроризирует?
— Что... зачем ты это делаешь?
Молчание — единственный ответ.
Смотрю на балконные двери. До них менее двадцати футов. Совсем недалеко.
Могу пнуть его по яйцам и убежать.
Но не успеваю и пошевелить ногой, как он шипит: — На твоем месте я бы этого не делал.
— Помогите, — кричу, молясь, чтобы кто-нибудь внизу услышал меня. — Черт...
По спине пробегает волна ужаса, когда он зажимает мне рот ладонью, заставляя наполовину соскользнуть через перила.
Одно неверное движение, и упаду.
И судя по выражению его лица, он получает от этого удовольствие.
Боже, он как кот, дразнящий мышь. Оттягивает неизбежное.