Прошедший снег над городом СаратовБыл бел и чуден. Мокр и матовИ покрывал он деревянные домаВот в это время я сошел с умаВот в это время с книгой испещреннойВ снегах затерянный. Самим собой польщенныйЯ зябко вянул, в книгу мысли дулСаратов город же взлетел-вспорхнулАх, город-город. Подлинный СаратовТы полон был дымков и ароматовИ все под вечер заняли местаК обеденным столам прильнула простотаА мудрость на горе в избушке белойСидела тихо и в окно гляделаВ моем лице отображался светИ понял я, надежды больше нетИ будут жить мужчины, дети, лицаБольные все. Не город, а больницаИ каждый желт и каждый полустертНенужен и бессмыслен, вял. Не гордЛишь для себя и пропитанья бегут безумные нелепые созданья настроивши машин железных и всяких домов бесполезных и длинный в Волге пароход какой бессмысленный урод гудит и плачет. Фабрика слепая глядит на мир узоры выполняя своим огромным дымовым хвостом и всё воняет и всё грязь кругоми белый снег не укрощен протест мельчайший запрещен и только вечером из чашки пить будут водку замарашки и сменят все рабочий свой костюм но не сменить им свой нехитрый умИ никогда их бедное устройство не воспитает в них иное свойство против сей жизни мрачной бунтовать чтобы никто не мог распределять их труд и время их «свободное»…И я один на город весь Саратов– так думал он – а снег все падал матов…Я образ тот был вытерпеть не в силахКогда метель меня совсем знобилаи задувала в белое лицоНет не уйти туда – везде кольцоУмру я здесь в Саратове в итогене помышляет здесь никто о БогеВедь Бог велит пустить куда хочуЛишь как умру – тогда и полечуМеня народ сжимает – не уйдешь!Народ! Народ! – я более хорош чем ты. И я на юге жить достоин!Но держат все – старик. Дурак и воинВсе слабые за сильного держались и никогда их пальцы не разжались и сильный был в Саратове замучен а после смерти тщательно изученВ то время, когда Лимонов, сидя на привинченном к полу стуле в следственном кабинете Лефортовской тюрьмы (где решетки на окне лукаво скрыты за цветной мозаикой стекол), читал мне строки своего стихотворения, ни он, ни я, конечно, не знали и не могли знать того, что будет с нами через год или два, где и как пройдет в действительности судебный процесс и чем он завершится.
Но в стихотворении говорилось не только о герое, затерянном где-то снегах, которого никак не отпускает народ, а еще держит какой-то старик, дурак и воин (в чем действительно угадывается суд), но и о смерти. И это звучало ужасно. К тому же – Саратов!.. Мрачное пророчество, не предвещавшее ничего хорошего.
– У меня случаются озарения. Такое было не раз, – сказал Эдуард. – А ты бывал в Саратове?
– Бывал, – ответил я подавленно. – Я там учился в институте. Случайно оказался. После армии…
– Ну, вот видишь, судьба! – снова ухмыльнулся Лимонов. – Значит, ты там уже все знаешь.
Меня это обстоятельство мало утешило. И уж совсем не хотелось снова оказаться в Саратове (о котором у меня еще со студенческой голодной советской поры сохранялись не самые лучшие воспоминания) ровно через двадцать лет!