Адвокат киллера

Пока Виктор бродит в темноте коридоров, я осматриваюсь. Прислушиваюсь. Внюхиваюсь. Центральное помещение наполнено запахами не хуже фабрики по производству парфюма и переработки мусора в одном флаконе. Непередаваемое амбре. Я зажимаю нос, приближаясь к засохшим корням в квадратных горшках. Размером так… с собаку. И наоборот – вдыхаю глубже сладковатый запах, плывущий из пробирки на столе.

Здесь везде пришпилены записки. Будто разноцветные мухи, они заполоняют кабинет, нахожу их между полками, на стенах, на полу. И чертовски нервируют. Я отрываю одну. Серую. На ней цифры и что-то на латыни. Отрываю другую – над огромной законсервированной ящерицей черно-желтого цвета, – читаю: «Токсичность преувеличена, летального исхода не вызывает».

Очаровательно.

Так и вижу, как Глеб меня прибьет, запихнет в коробку и приклеит очередную записочку на крышке: «Вызывает приступы гнева и тошноты, шалава обыкновенная».

Рядом с компьютером вижу фотографию. Глеб и Лео лет двадцати. С ними статный черноволосый дядька. Глеб держит диплом. Ага, значит, выпускной. Радостное событие, да? Не в их случае. Три мужчины в черном. Красивые, но с лицами сопровождающих погребальную процессию, хотя, если честно, люди на снимках с похорон и то веселее.

Виктор размахивает у меня перед глазами растопыренной пятерней.

– Сознание не теряешь? Белая как простыня.

Удостоверившись, что я дышу, он продолжает шерстить шкафы и полки. Фотографирует. Осматривает доску, исписанную формулами и каракулями. Глеб словно вымещал злость на бедном маркере, ломая его о доску.

«Гребаный маркер виноват, что у меня ни хрена не получается, умри, умри!»

Что Глеб вообще создать пытается? Чудище Франкенштейна?

Преодолев невыносимое желание разнести вдребезги все склянки и сжечь труды Глеба, чтобы по возвращении он получил инфаркт и отдал концы прямо в этой воняющей формалином конуре, я восклицаю:

– Прошу, давайте уйдем!

– Зачем?

– Вы издеваетесь?! Я пожить еще планирую!

– А что для тебя жизнь?

Виктор перебирает пробирки и склянки, откупоривает крышки и внюхивается, переливает таинственные смеси в пустые пузырьки, а что-то даже кладет в карман.

Веселенький такой, воодушевленный. Рождает желание запустить в него микроскопом. Похоже, он не воспринимает происходящего всерьез, он в принципе всерьез ничего не воспринимает.

– Жизнь – это не лежать закопанной за домом! – негодую я.

Случайно задеваю кучку скрученных бумаг. Они рассыпаются. Я складываю их, попутно разглядывая. Чертежи зданий?

Когда поворачиваю голову, Шестирко смотрит на меня как на дурочку. Соображаю, что он-то в перчатках все трогает, а я уже оставила отпечатки на половине улик в лаборатории.

Хороша помощница, ничего не скажешь.

– Жизнь – неизведанное море, – смеется Виктор. – Чтобы найти затопленные секреты, придется понырять.

– Мне важнее сохранить свои конечности в полном комплекте.

– Я понимаю… тебя здорово напугали. Но мой тебе совет: если не можешь отделаться от хреновых мыслей, вытесни их мыслями поприятнее. Например, это место. Оно дает тебе гарантию, что Глеба запрут в обезьяннике уже сегодня.

– Нас двое! А если…

– А Глеб один. Так? – ловит он меня.

– У него оружие.

Шестирко вытаскивает из-за спины пистолет, прокручивает в руке и прячет обратно под кофту, а потом продолжает звенеть пробирками.

«У кого его нет?» – он этого не произнес, но красноречиво покосился и слов было не нужно.

– А мне как защищаться? Визжать и звать на помощь?

Сняв перчатки, Виктор подходит ко мне. Очень близко. Я отшатываюсь, и он делает еще шаг, и еще, пока я не упираюсь спиной в стену. Взгляд у мужчины неоднозначный… в янтарных глазах насмешка и что-то слегка безумное: то, от чего возникает желание удавиться. Шестирко обхватывает мои запястья и медленно отрывает их от груди, разводит – я хочу орать! – но затем он засовывает ладонь во внутренний карман моего (своего, вернее) пальто. И вынимает оттуда раскладной нож.

Улыбнувшись уголком губ, он выдвигает лезвие длиной в указательный палец, показывает мне и отдает:

– Подарок. Для спокойствия души.

Хочу возопить, что моя душа едва в кому не впала, когда он меня к стене придавил, но сглатываю чертыханья и молчу. Виктор возвращается к исследованиям лаборатории. Я рассматриваю серебристое лезвие. Великолепный нож. С узорами на металле. Изящный. Лезвие прячется в рукоятке и выскакивает с тихим щелчком.

– И что мне с этим делать?

– Шкурки с яблок снимать.

Я фыркаю.

Тряхнув головой, прячу нож в карман халата, вздыхаю и кручусь вокруг своей оси. Одна сторона лаборатории щетинится проводами и моргает экранами, другая переливается всеми цветами радуги: она утыкана шкафами с жидкостями, насекомыми в аквариумах, порошками и растениями в горшках. Третью – занимает доска, как в университете. Дальше коридор с разветвлениями. Я стучу ногтем по аквариуму. В нем одиноко плавает рыба. Рыбище! Около двадцати сантиметров, зелено-бурая, похожа на засохший кусок блевотины.