— Пять лет назад... Я поддатая возвращалась со дня рождения, зашла за минералкой в павильон на остановке… пить хотелось дико. Он там с каким-то мужиком был, тоже изрядно пьян. Ничего путного не говорил, как сама понимаешь. Только наезжал, что я скрывала, где ты, и что он тебя из-под земли достанет и вернёт, потому что любит и не понимает, почему ты сбежала… Но кто тогда та женщина и мальчик?
— А когда ты видела их вместе последний раз? И первый?
— Первый — года через два после твоего отъезда. Он с беременной женщиной в машину садился. А потом из молочной кухни выходил, которая около вашего дома. Меня всё время бесило, что он уже женат и с ребёнком, а мне мозг выносит, о тебе допытывается. Я ему как-то ткнула, что пора бы заняться новой семьёй, он глаза по кубику сделал и переспросил: «Какой ещё новой семьёй?» Я тогда про мальчика и женщину сказала, а он небрежно отмахнулся и поморщился, сказав, что это не моё дело.
— Ясно, что ничего непонятно. Ну а ты что за долги передо мной придумала?
— Да это я так… Проехали.
— Ну, проехали, так проехали. Но ведь должна быть причина несостоявшихся откровений?
— Первая причина — это ты, а вторая — все твои мечты, третья причина — это ложь. Кто прав, кто виноват — не разберёшь…[2]
Лена встала, коверкая слова песни, собрала со стола посуду и включила воду. Я слушала, как мелодично она уродует текст, написанный Игорем Николаевым, и думала…
Не рано ли я вычеркнула из планов пункт «вернуть мужа»?
Я никогда не разговаривала с дочерьми об их отце. Старшая — Ирина, возобновила контакты с ним, когда, родив первенца, поехала погостить в Красноярск к однокласснице. Тогда она и познакомила Марата с первым внуком. Позже привозила ему и второго, и в отпуск с мужем они ездили всегда в Красноярск. Потом так же сделала и Яна. Я знала, что бывший супруг помог выплатить старшей дочери ипотеку, материально поддерживал обеих в трудные времена, компенсируя годы отчуждения. Всё это я узнавала вскользь. Запретив дочкам раз и навсегда говорить со мной об отце, я не препятствовала их общению. Только просила оградить меня от новостей его жизни. А его — от новостей моей жизни. И никогда ни в коем случае не давать ему мой номер телефона. Я чувствовала, что между нами не оборвалась связь. Тот самый крючок с запутавшейся леской резко законченных отношений.
«Точка зрения» Андрея ударила словно обухом, заставив биться сердце так сильно, что я готова была поклясться — адвокат слышит каждый его удар. Если он считает, что между нами остались нерешённые вопросы, значит, они есть. И их видно невооружённым глазом окружающим меня людям. Лена, которая не любит и как-то даже болезненно относится к разговорам о Марате, тоже вчера удивила — впервые она ответила на мои вопросы, не попытавшись пресечь любопытство и не напомнив, что десять лет — большой срок, пора забыть. Вычеркнуть. Жить дальше. Смотреть вперёд. Это всё арсенал её доводов и аффирмаций. Жизнерадостная подруга мрачнела, стоило упомянуть имя бывшего супруга. Если бы я не знала Ленку, как себя, наверное, подумала бы, что их что-то связывает. Какой-то неприятный инцидент.
— Оксан, ты уже не спишь?
— Нет. А ты что подскочила ни свет ни заря?
— Кажется, я заболела. Всю ночь голова, как чумная, сил вообще нет. И не спала путём, и как работать весь день на ногах — не представляю.
— На больничный?
— Ты что, какой больничный?! Я с Данилом на больничный уйти боюсь, уволят «по собственному желанию», а ты говоришь… Буду мучиться.
— Вот и отменили рабовладельческий строй... Тебя бы в «Напряжение». Шеф у нас необычный, штучный вариант. Не могу представить, чтобы он повёл себя подобным образом.
— Членами торговать? Не вижу себя в этой роли вообще никак.
— Я же тоже сначала не представляла.
— Ну ты-то рукой водишь, пальчиком грозишь. А я что? Простая торгашка. «Какой пенис вы предпочитаете? Розовый или негритянский? Вам со вкусом миндаля или голубики? Ах, что вы, что вы! Это совершенно не аллергенный материал! Вы только посмотрите, какая головка, какой размер, какой дизайн!»
Я уткнулась в подушку, глуша дикий хохот и стараясь не разбудить мальчишку раньше времени. Ленка, стоя в короткой шёлковой сорочке с распущенными по плечам, как у меня, светлыми длинными волосами и большими серыми глазами, наигранно жеманничала, изображая стеснительного, покрывшегося краской неловкости продавца.
В школе нас часто принимали за сестёр, пусть не родных, но чем-то похожих друг на друга. Мы одинакового роста и комплекции, часто покупали одинаковое постельное и нательное бельё, и часто случалось, что наши покупки, сделанные врозь, тоже оказывались одинаковыми. Мы крепко дружили с первого класса. Никогда не соперничали, не требовали друг от друга невозможного, не лезли в душу и всегда поддерживали друг друга.