Адвокат революции

— Я хочу и должен умереть, моя смерть будет еще полезнее для дела, чем гибель Сергея Александровича. — Иван с улыбкой посмотрел на своего судебного защитника. — Знаешь, друг мой, если я уж перед великой княгиней устоял…

В официальных газетах о встрече вдовы великого князя с убийцей ее мужа писали по-разному — в основном, со слов самой Елизаветы Федоровны. Насколько было известно Жданову, они действительно виделись в тюрьме, седьмого февраля, спустя несколько дней после кровавого террористического акта.

— Мы смотрели друг на друга, не скрою, с некоторым мистическим чувством, как двое смертных, которые остались в живых, — рассказывал потом иван Каляев об этой встрече своим адвокатам. — Я — случайно, она — по воле организации, по моей воле… Она принесла мне евангелие. Я сказал, что готов читать его, если она прочтет записки о моей жизни. Чтобы она поняла, почему я убил ее мужа. Она отказалась смотреть то, что я написал. И пообещала молиться за мою душу. Я тогда поинтересовался, почему со мной говорят только после того, как я совершил убийство? Ведь если бы даже теперь я пришел к великому князю и указал ему на все его действия, вредные народу, ведь меня бы посадили в сумасшедший дом или, что вернее, бросили бы в тюрьму, как бросают тысячи людей, страдающих за свои убеждения… А так она сама пришла ко мне — и она была бессильна в ничтожестве своего развенчанного величия перед лицом карающего рока! Впервые член императорской фамилии склонил перед народным мстителем свою голову, отягченную преступлениями династии…

Даже сейчас, после вынесения смертного приговора, террорист не изменил своим взглядам:

— Ты же понимаешь, Владимир, что царскому правительству мало убить меня, ему нужно скомпрометировать все наше дело. Показать, что революционер, отнявший жизнь у другого человека, сам боится смерти и готов любой ценой купить себе жизнь и смягчение наказания.

— Но ведь мы с тобой подавали кассационную жалобу…

— Как известно, это делалось исключительно с той целью, чтобы еще раз предоставить трибуну для пропаганды революционных идей. Необходимо быть честными перед самими собой — никто, даже твой милейший коллега и тезка Беренштам, не надеялся на то, что приговор будет изменен.

— Владимир Вильямович, кстати, велел тебе кланяться, — заторопился переменить тему Жданов, услышав в голосе собеседника нарастающее раздражение.

— И ты ему передавай поклон, взаимно…

Присяжный поверенный Владимир Вильямович Беренштам, которого партия подключила к защите Ивана Каляева на стадии рассмотрения дела в кассации, пришелся террористу по душе почти сразу же, на первом свидании. За короткое время знакомства адвокат и его подзащитный не только сошлись в политических взглядах, но даже, насколько это было возможно при сложившихся обстоятельствах, подружились.

— Чем он сейчас занимается?

— Ведет защиту Николая Баумана.

— Не знаю такого, — пожал плечами осужденный.

— Насколько я слышал, его арестовали за подготовку рабочих волнений в Москве.

— Вероятно, социал-демократ? — снисходительно улыбнулся Каляев, герой народного террора и член Боевой организации партии социалистов-революционеров.

— Да, кажется.

— Владимир, друг мой, если говорить по совести, то я не считаю и никогда не считал господина Ульянова вместе с его окружением людьми настоящего дела. Одними газетами, умными книжками по политической экономии и прокламациями самодержавие не разрушить. — Иван Каляев застыл на мгновение, будто что-то припомнив. — Ну ладно, пустое. Оставим это. Скажи лучше, как там наш литератор, как Ремизов? Пишет ли что-нибудь новое?

— О, представь себе, Алексей входит в моду! Среди читательской публики его причисляют даже к восходящим светилам — не то символизма, не то модернизма.

— Я читал один его рассказ — что-то, кажется, про золотоискателя без золота и про какую-то затравленную девочку. Признаться, мне не особо понравилось. Но только ты ему не говори, нельзя писателя ни в коем случае обидеть…

Глава вторая Москва, 1906 год

Народу кажется, что он свободен в революциях, это — страшный самообман. Он — раб темных стихий… В революции не бывает и не может быть свободы, революция всегда враждебна духу свободы…

Николай Бердяев

На московских рабочих окраинах уже недели три как никто ни в кого не стрелял. Что же касается улиц и площадей в центре города, густо выбеленного январским снегом, так здесь и вовсе не было никаких напоминаний o недавних беспорядках. Разве что из-за годовщины Кровавого воскресенья несколько чаще, чем в обыкновенные дни, попадались навстречу прохожему конные патрули.

Да еще вот, пожалуй, примета тревожного времени: городовые, старательно мерзнущие на перекрестках, вместо того чтобы сидеть себе где-нибудь в теплом месте и прихлебывать чай с баранками…