Адвокат с Лычаковской

Наливку специально покупал у одной женщины в предместье. Вокруг Львова постепенно, уверенно и прочно обживались сельские украинцы. Поэтому рецептура своя, от земли. Хотелось верить — с деда-прадеда, пусть он не отождествлял себя с теми мужицкими традициями. Бог с ними, вишневка так или иначе вкусная. Пилась мягко, растекалась внутри приятно, забирала не сразу, постепенно, будто накрывала невесомым одеялом. В детстве так делала матушка, допев колыбельную, подоткнув на прощание края. С детства не боялся оставаться один в темных комнатах, почему-то чувствовал себя там более защищенным, чем при свете.

Поэтому не включал электричество. Пока солнце не зашло окончательно, взял наливку, налил немного в серебряный бокальчик, не доверху. Примостился за столом, глотнул, посмаковал.

Так просидел какое-то время. Потом поднялся, взял печенье из того же шкафа, прихватил свечу. Засветив, посидел немного, глядя на огонь и думая о своем: а было о чем. Снова угостил себя вишневкой, на этот раз налив бокальчик полнее. Сбросил тапочки, аккуратно повесил полосатый пиджак на спинку стула. Оставшись в одной жилетке, переместился на широкое кресло — туда можно было забраться с ногами. Пристроившись, сомкнул веки.

Теперь он оказался в полной тишине, если не считать тиканья часов из спальни. А он не считал. Также не раздражали звуки шарманки, чуть не ежедневно, но — через день, когда в ворота заворачивал здешний нищий, чтобы жители в очередной раз откупились мелочью. Трамвайный грохот-треньканье с улицы покоя не нарушал — еще одно преимущество того, что окна выходят во двор. Слышал не раз, как пани и панове из соседних квартир и домов сетовали на тех, кому пришло в голову прокладывать по Лычаковской трамвайную колею. Звенит, гудит, дребезжит, трясет. Жили себе спокойно и уютно, а сейчас как возле железной дороги. Хоть рельсовый муниципальный транспорт ходил по Львову уже достаточно давно[7], не все еще к нему привыкли.

Вот лишний пример, почему надо менять устойчивый, вплоть до затхлости, порядок.

Пустить по галицким — да и в целом австрийским имперским — жилам свежую кровь. Конечно, не в прямом смысле, это выражение такое.

Кровь.

Он розклепил веки. Не мог объяснить себе толком, почему именно сейчас охватили подобные настроения. Всегда помнил себя энергичным, деловым, действенным, а тут расслабился, чрезмерно расслабился. Вроде ничего особенного. Пришел в дом человек с револьвером, побыл немного — а отпустить не может.

Что-то намечается.

Что-то надвигается.

Не сейчас и не завтра.

Большое. Неудержимое. Разрушительное.

Адвокат Евгений Павлович Сойка, тридцати пяти лет, рожденный в Харьковской губернии, уже пятый год — подданный Австро-Венгерской империи, имеет вид на жительство и практику во Львове, снова налил себе вишневки.

Выпил, откусил печенья.

Уселся поудобнее в кресле.

Пробежался взглядом по комнате, освещенной лишь одиноким свечным огоньком.

Остановил его на люстре. Дешевая, хозяйская, на одну лампу. Круглая, сделанная наподобие традиционного китайского фонаря. Только абажур не красный, бледно-розовый, не раздражает глаза. Прицеплена к крепкому крюку под потолком.

Встать, включить свет…

Легонько звякнуло стекло. Видимо, дождик превратился в дождь, все-таки припустил сильнее.

Опять звякнуло. Скрипнула ставень в спальне.

Бом-м-м.

Из спальни. Ходики отбили десять вечера.

Уже совсем смеркалось. Потянуло в сон, хотя обычно в такую пору активную жизнь адвоката Сойки только начиналось. Деловые круги Львова собирались на вечеринки, полезных знакомств там всегда было достаточно. Всякий, кто старался держать руку на пульсе текущих городских дел, просто должен был посещать их. Именно сегодня планировалась премьера в Опере, она уже началась, скоро финал, поэтому…

Ничего.

Считайте, что у адвоката Сойки выходной.

Заслужил. Иммет право.

Опять легонько звякнуло стекло в спальне. Какие-то как движения. Ходит кто-то.

Кому там ходить — второй этаж.

Сквозняк гуляет.

Проветрилось уже. Надо встать и закрыть окно. Потом посидеть еще немного и укладываться спать.

Тикали часы.

И движения в спальне.

Не от сквозняка.

Глава первая Эмигрант из вагона второго класса

Июльским утром на перрон Львовского вокзала вышел молодой человек в пиджачной паре, синей, в бледно-серую полоску.