Адвокат с Лычаковской

Это вопил Чубчик, на бегу показывая пальцем позади себя, и до Клима враз дошло: на него. Прохожие, чего хорошего, начнут ловить его вместе, сдадут в полицию, придется долго объяснять все. А главное: следующего шанса вычислить и поймать воров не представится так скоро. Если будет вообще.

Все стремительно промелькнуло в голове Клима. Будто в подтверждение слов наперерез уже мчался, выставив перед собой крепкие длинные руки, раскрасневшийся усатый здоровяк. Кошевому не хотелось именно сейчас, при таких обстоятельствах, вспоминать, как гимназистом боксировал и пробовал освоить навыки французской борьбы. То и другое давалось не так хорошо, спортсмена с Клима не выходило. Но ни одна наука не проходит даром.

Сам от себя не ожидал, когда остановил нежелательного противника прямым ударом в челюсть.

Здоровяк не упал, остановился, потирая ушибленное место. Пока думал, дальше гнаться ли за обидчиком, Кошевой, наддав, снова существенно сократил расстояние между собой и Чубчиком. Тот, зная город, как собственный дом, нырял во дворы, кружил по улицам, мотал Клима переходами. При других обстоятельствах Кошевой наверняка бы уже отстал. Однако вперед вели упорство, упорство и понимание — надо использовать тот самый единственный шанс.

Наконец выбежали на Корзо.

Другого пути, пожалуй, просто не было. Позже Клим понял: если бы чубатый батяр хотел запутать его другим способом, если бы действительно видел в этом неожиданном приключении реальную угрозу, а не настоящую забаву — сбросил бы погоню значительно быстрее. Запетляв иначе, нырнув во львовские дебри глубже. Зато, развлекаясь и не думая о последствиях, Чубчик перескочил трамвайные пути почти перед самым вагоном, так, чтобы отрезать себя от погони.

А тогда ловким и, похоже, привычным, наработанным движением зацепился сзади за внешний поручень, вскочив на подножку.

Держался рукой. Левой стянул картуз, махнув им ошалевшему Климу. Напоследок, чтобы совсем закрепить победу, вернул убор на место, натянул плотнее козырек, запихнул два пальца в рот, дерзко свистнул. Показалось мало — качнувшись так, насколько позволяло положение, мотнул задом.

Или Кошевому показалось — кто-то из прохожих зевак хлопал в ладоши.

Никогда думать. Только вперед.

Двигали инстинкты. Не до конца понимая, что делает и чем все может кончиться, Клим вскочил в ближайший конный экипаж, завопил:

— ГОНИ!!!

И уже когда извозчик дернул вожжи, пуская коня с места в галоп, разглядел на козлах Захара Гнатишина.

— За ним! Быстро за ним! — Слова звучали одновременно просьбой и приказом.

— Пан хочет догнать трамвай?

— Того, кто на нем висит!

— А что вам до того батяра?

— Потом поговорим, Захар! Вперед, не отставайте!

Гнатишин прикрикнул на коня.

Заскрипели рессоры. Зацокали копыта по брусчатке. Грохотал и звякал трамвай, поворачивая с Академической в сторону Лычаковской.

Чубчик даже не пытался соскочить на землю. Так же не собирался пробираться в вагон. Прекрасно понимал, что водитель трамвая видит его маневры вместе с пассажирами. Но пока остановки нет, никто не будет тормозить. Это не предусмотрено правилами, и батяр наверняка чувствовал свое преимущество. Потому что не впервые так катался.

Но он не учел одного — извозчик Захар Гнатишин успел вырастить на муниципальный электрический транспорт огромный острый зуб. Поэтому подгонял коня, которому, похоже, понравилось так гнаться наперегонки с машиной, внутри которой не одна лошадиная сила. Сперва существенно отставая от вагона, экипаж постепенно догнал трамвай. Клим уже готовился поравняться с беглецом.

— На Верхний Лычаков нацелился! — окликнул Гнатишин, не поворачиваясь. — Там спрыгнет — затеряется!

— Что делать? — Кошевой перекрикивал трамвайный грохот.

— Сидите пока! Держитесь крепко!

Коляска подпрыгивала на мостовой все сильнее. Пассажира качало, Клим вцепился в подлокотники.

Рывок.

Припустив во всю силу собственных возможностей, конь Захара поравнялся с трамваем. Даже начал медленно перегонять. Теперь уже Кошевой грозил Чубчику кулаком, совсем не глядя на то, что их гонки оказались в центре внимания, и люди на улицах шарахаются врассыпную, прижимаясь к стенам домов даже там, где ни экипаж, ни тем более — трамвайный вагон точно не заденут.

Вмиг к общему шуму добавился слаженный цокот еще нескольких подков. Из соседней улицы, которая граничила с Лычаковской внизу, враз вылетели трое всадников в полицейских костюмах. Держались ровно, старший всадник двигался немного впереди, где-то на полголовы. На скаку залезая в плотно прилегающую справа кобуру, вытащил револьвер, что-то прокричал непонятно к кому.

Тогда поднял руку вверх.

Выстрелил.

Над Лычаковской завис сплошной гул, сотканный из разнообразных звуков, которые вкупе представляли собой одну большую городскую симфонию — симфонию ужаса.

Один из полицейских-всадников дал шпоры коню, направив его через рельсы на противоположную сторону улицы. Преследователь таким образом обошел трамвай с противоположной стороны. Жестом велел Гнатишину придержать лошадь, пропуская слугу закона вперед, а то и вообще остановиться, прекратить погоню.